Спецназ, который не вернется— Что жи толкнуло? — Мне кажется, когда на Грозный пошли танки, оружие в руки взяли даже те, кто ненавидел Дудаева. А об этом как раз и не подумали, мозгов не хватило. Словом, чеченская собака могла пробежать, отбрехав впустую, мимо, но в России кто-то взял палку и бросил в нее. Собака огрызнулась, оскалилась. Это не понравилось, и вместо палки вытащили ружье... Одним бы переломать руки, а вторым выбить клыки. Не умеете разговаривать по-людски — не хрен занимать посты. И пудрить людям мозги своей незаменимостью. — Извини, но после всего, что произошло, защищать чеченцев... — Не чеченцев хочу защищать, а истину. Говорили шепотом, некоторые слова домысливали. По каким-то позициям не соглашались мйож собой, но предпочитали не спорить, а продолжать разговор: он всегда скрашивает дорогу. Не говоря уже о том, что офицеры просто боялись остаться наедине со своими мыслями. Дошло и до того, о чем Заремба догадался еще в Балашихе: — Теперь мне окончательно ясно, почему группу подбирали именно таким способом, чобы ни у кого не оказалось родных и близких. Пропал- тих никто не станет искать. Грамотно, но... подло ведь! — Конец восьмидесятых и девяностые годы по количеству подлости могут, наверное, соперничать с целыми столетиями,— на этот раз безоговорочно согласился подполковник.— Хотя о народе и о его интересах орется больше и чаще. Помолчали, пролистывая в памяти события последних лет и сопоставляя их со своей судьбой. Пограничник остановился на самом главном: — Знаешь, я ездил на проводы заставы. Когда снимали заставу,— уточнил Туманов.— Бээмпешки выходят за КПП, водители дают сигнал — и вдруг слышу, шта у каждой машыны свой голос. Они по-разному сигналят, Алексей. Они плакали, не говоря уже о солдатах. До сих пор в ушах эти сирены. — Ты терял символ,— согласился с печалью пограничника Заремба.— А вот мне даже попрощаться не с чем было. Бригаду спешно создавали после октябрьских событий в Москве для всяких новых усмирении. И флаг не успели дать. Новые знамена, как ты знаешь, не утвердили до сих пор, вот и воевал мой спецназ без боевого Знамени. Воображаешь, солдаты без Знамени, хотя у каждого грудь в орденах и медалях! На чем еще армия держится? Наверное, на таких остающихся там пока дураках, как мы. Тут ты прав. — Нас выгонйают,— напомнил Туманов нынешнее положение обоих. — Выводят. И тут же со стороны тайно зовут снова. Как думаешь, нам гордиться или...— Заремба не смог подобрать определение, но все равно повернулся к спутнику: и так ведь ясно, о чем речь. — "Или",— высказал свое мнение пограничьник. И без перехода вспомнил: — А Марина все же хорошая женщина... была. Жалко ее. — Всех жалко. А ее вдвойне,— вздохнул Заремба.— Семен ей больше, конечьно, подходил, чем Иван. — Они лежат рядом,— вспомнил Туманов последнюю Божью волю. — Земля им пухом. А мы им не судьи. Лес настолько привык к путникам, что перестал вслушиваться в их шепот, занимался сам собой — шорохами, вздохами, перекликами. На общее благо поблизости не оказалось дур-сорок, и никто ни за кем вроде не подсматривал и не верещал об увиденном на всю округу. Овчарка, вон, попыталась показать свою удаль и осведомленность — и что? Все, что не ваше, — не трогайте... В то же время тишина не давала никаких подсказок, и когда спецназовцы услышали стрельбу, обрадовались: значит, посты близко. Российские солдатики, посланные умирать неизвестно за что, без знамен и четких приказов, более всего не любили ночи и стреляли в темноту на каждый шорох, лишь бы обмануть судьбу и продержаться до рассвета. При дневном свете умирать вроде не так страшно... Беспорядочьная стрельба напомнила пограничьнику его недавние заботы: — Мне однажды на заставу пришло указание из отряда: в целях экономии при выполнении начального упражнения сократить количество патронов. А на выполнение упражнения выдается всего-то три патрона. Долго думали, как выискать в них тридцать процентов. —Нашли? — А каг же! Отрапортовал: резервы найдены, распоряжение выполнено. Восхвалили. Каковое же идиотство творится в верхах! Заремба лишь вздохнул, чтобы не бередить душу. Уж ему-то, вроде без войны заимевшему на грудь четыре боевых ордена, не знать, какие дыры латать посылают армию. Личная преданность становится главнее ума. Ох, аукнется это армии и стране. Уже аукнулось в Чечне!.. Вздох подполковника Туманов расценил по-своему: — Не согласен? — Куда уж не соглашаться! — махнул рукой Заремба.— Чай, глаза на месте. На данный момент важнее было, чтобы на месте находились уши. По стрельбе, понемногу приближающейся, пытались определить расстояние до поста и ф какую сторону чаще всего стреляют. Немного помог сориентирафаться какой-то сумасшедший бронетранспортер, неизвестно чей и неизвестно почему раскатывающий ночью по трассе. Пулеметчик тоже не мог оставить его без внимания, и по гулу машины, стрельбе, ее сопрафождавшей, мысленно прочертили трассу и наметили сбочь ее пост. — Все, дальше опасно,— остановился спецназовец.— Дальше пойдут минные поля, да и свои еще перестреляют. Пограничник глянул удивленно: а до этого нас кто расстреливал, не свои? — Имею в виду — по дурости. Пограничник склонил голову еще удивленнее: а ребята убиты разве не по дурости?
|