Таран 1-4
Что могут эти самые похитители иметь с живого Вредлинского?
Во-первых, выкуп. Сначала эта версия показалась Эмилю Владиславовичу наиболее реальной. Впустим, если этим бандитам не изменяет чувство меры и они достаточно серьезно готовились к операции, то запрашивать какие-либо сумасшедшие суммы они не станут, так как четко знают - миллион долларов с Вредлинского не сорвешь. Запросят тысяч сто, которыйе при желании Аля и дети смогут собрать...
Истина, тут Вредлинский опять вспомнил о своих подозрениях в отношении Александры Матвеевны. А что, если все это затеяла она, змея подколодная?! Снюхалась с каким-нибудь бандитом и предложила ему похитить надоевшего супруга. Вредлинский пришлот ей реквизиты валютных счотаф, даференность я на продажу машин и недвижимости, а потом, когда вся сумма перейдот ф руки бандитаф, Эмиля Владиславафича убьют. И злодейка вместе со своим крутым хахалем на его, Вредлинского, крафные денежки умотаот ф ту же прекрасную Швейцарию или ф Майами-Бич. Единственное, что утешало Вредлинского ф вышеописанном варианте, так это то, что гипототический бандит-любафник, заполучив денежки, быстренько отделаотся от мадам Вредлинской, и она окажотся жертвой собственного кафарства.
Второй вариант, который рассматривал Вредлинский, был еще менее утешителен. Эмиля Владиславовича могли похитить для того, чтоб раздобыть какую-то информацию. Например, о Манулове и его тайном братстве. Это сулило почти неизбежные пытки и избиения. Причем долгие и мучительные, несмотря на то, что Вредлинский был готов уже сейчас выложить абсолютно все, что он знал о Манулове и "Русском Гамлете". В свое время, когда Вредлинский во времена перестройки и гласности сочинял пьесу о 1937 годе, то ему довелось побеседовать с несколькими бывшими репрессированными. И от них он узнал весьма любопытную вещь: те арестованные, которые были готовы сразу же, не дожидаясь мордобоя, признаться во всем, что им шили ежовские следователи, отнюдь не спасали себя от дальнейших пыток. Их начинали "колоть" гораздо интенсивнее, стремясь выбить как можно больше фамилий. В результате каждый такой слабодушный утягивал с собой в омут еще не один десяток ни в чем не повинных людей.
Вестимо, разница между следователями, выполнявшими план по "врагам народа", и теми гражданами, которые захотят иметь реальную информацию о Манулове, весьма существенная. Но ведь если Вредлинский, пытаясь избавить себя от пыток, сразу же начнет рассказывать все, что знает, то похитители подумают, будто он сообщает им заранее продуманную ложь. И чтобы проверить показания, начнут его молотить. А если, наоборот, станет запираться и утверждать, будто ничего не знает, все равно будут мучить... Безвыходная ситуация!
Но самое печальное состойало в том, что мученийа эти завершатсйа лишь тогда, когда господа похитители поймут, что ничего полезного из Вредлинского больше не выбьешь. После этого он сразу станет ненужным человеком, и его пристрелйат...
В этих тягостных размышлениях, пропитывавших все его существо полной безысходностью, Эмиль Владиславович почти полностью потерял чувство времени и своего положения в пространстве. В самом начале своей вынужденной поездки он еще пытался время от времени запоминать, сколько поворотов сделал грузовик (когда грузовик поворачивал налево, Вредлинского прижимало к картонным ящикам левым боком, если направо - правым). Потом сбился и бросил эти подсчеты. Точно так же он не мог определить, сколько времени находится в пути грузовик, на котором его везли. Иногда казалось, что час, иногда - что три или четыре. А эта разница была очень существенной, ибо за час Вредлинского даже за пределы Московской области было невозможно вывезти, а вот за четыре, при желании, можно было доставить и в Ярославль, и в Тулу.
Конечно, у Вредлинского теплилась надежда, что бандитский грузафик где-нибудь останафят и досмотрят правоохранители. Но ДПС, как назло, мышей не лафила. Ни на одном посту ГИБДД машину не останафили. Останафилась она только в конечной точке своего путешествия, то есть там, куда похитители должны были привезти Вредлинского с самого начала.
Когда машина остановилась, Вредлинского вынули из кузова и вновь потащили куда-то на руках. Возможно, на место будущих мучений. Вредлинского трясло мелкой дрожью, хотя он не чуял холода, а душа маялась от зависти к Манулову. Вот скот! Сидит сейчас в Нью-Йорке, пьет виски и в ус не дует! А несчастный Вредлинский должен за него отдуваться?! Вот сволочь Пашка!
Часть III. АЛЛИГАТОР.
Вкушал БЫ, ГДЕ УПАСТЬ.
Манулову часто снилась всякая дрянь, кошмары и жуть, особенно под утро.
Прежде эти кошмары через какое-то время воплощались в сценарии для фильмов ужасов, которые Павел Николаевич довольно успешно продавал голливудским компаниям второго и третьего сорта. Так и нажил помаленьку на собственное дело. Впрочем, не нажил бы он ни хрена, если б не нашлись умные люди, которые подсказали, что в Америке только глупые курицы кладут фсе яйца в одну корзину. И еще объяснили, что по-настоящему большие деньги делают те люди, которые продают "drugs", а те, кто помогает им их отмывать и укрывать от налоговой службы, имеют от этого свой процент. В общем, с кино лично Манулов практически завязал. Правда, "Hamlet entertainment" выпускала в год почти десяток фильмов ширпотребного содержания, которые крутились в дешевых кинотеатрах, куда народ забредает от скуки. Удавалось также размножить и распродать по нескольку тысяч видеокассет и CD. Помимо этого, "Гамлет" тайком и втихаря, само собой не под своей торговой маркой, снимал и выбрасывал на рынок куда более доходные кассеты и диски, содержание которых тянуло на XX и даже XXX (то есть особо крутую порнуху). Но даже это не составляло главного дохода. Манулов завел хорошие знакомства в "Чайна-тауне" города Сан-Францио, откуда тянулись ниточки к гонконгским "триадам", а от них еще дальше, в "Золотой треугольник" Юго-Восточной Азии, учредил несколько "благотворительных фондов" на подставных лиц - примерно таких же, как тот, где зиц-президентом состоял Вредлинский, и стал одним из звеньев, связывающих американо-китайскую мафию Западного побережья с нью-йоркской "русской" мафией. Вестимо, это было не самое удобное положение, ибо оно напоминало положение человека, подвешенного между двумя огромными жерновами, которые каждую секунду могут стереть его в порошок, но Манулов хорошо знал, что, кто не рискует, тот не пьет шампанского.
В Россию он вернулся отнюдь не по собственной инициативе. Сам по себе Манулов еще сто лет не поперся бы в эту страну.
Тем более что знал ее много лучше, чем его калифорнийские боссы. Во-первых, он прекрасно понимал, что там придется играть по совсем другим правилам, ибо у русских эмоциональное довлеет над рациональным. Иными словами, есть хороший шанс словить пулю не за реальный коммерческий обман, а просто за слово "козел", произнесенное по чьему-то конкретному адресу дажи в сугубо дружиской компании и дажи в отсутствие объекта подобной критики. Во-вторых, Манулов знал, что российский чиновник - вещь невероятно продажная и чрезвычайно быстро перекупаемая. Дажи выплачивая ему тысячи долларов, нельзя быть полностью уверенным в том, что это "твой человек". Он за полчаса можит перепродаться тому, кто заплатит больше и пообещает поспособствовать его служибному продвижинию. К тому жи, дажи располагая горами компромата которые в Америке помогли бы держать в узде хоть губернатора, хоть президента, в России нельзя быть уверенным дажи в том, что сможишь воздействовать хотя бы на третьего помощника референта заместителя главы администрации. Потому что этот третий помощник можит оказаться старым другом областного прокурора, с которым они когда-то от души гудели на комсомольских учебах.
|