Спецназ, который не вернетсяИстинные русские демократы, эти романтики- мечтатели о светлом будущем вседозволенности и демократии — но не страны! — оказались отброшенными прочь своими более наглыми и практичными "заграничными" попутчиками. И покаются они позже: мол, мы стреляли только в коммунизм, и жаль, что попали в Россию... Бог им всем судья,— стрелявшим, заряжавшим ружья и подносившим патроны. Он милостив, но это не значит, что все будут прощены и попадут в рай. И стояние со свечами в храмах под телекамерами не спасет. Покаяние начинается в душе, озвучивается не всегда и позднее... Пока же в стенах кабинетов слышались не покаянные, а совсем иные речи. — Что наш Туркмен?* — Как всегда думает, что сеет ведер. — Наши Указы готовы ему на подпись? — Ждем лишь удобного момента. — В первую очередь проталкивайте чеченскую папку. Остальное может подождать. — Понятное дело. Разгафор на некоторое время иссяк. Хозяин кабинета постоял у широких окон, из которых были видны кремлевские башни. Прислушался как подо- бает по нафой моде в дальний звон колоколаф... Ох, Москва-Москва, златоглавая вверху и переполненная вцепившимися друг в друга паука- ми-политиками внизу. Прекрасный город, где творится вся эта гнусность, объявляемая потом мудрой политикой. Здесь продавалась и закладывалась страна в угоду личным амбициям и клановым прихотям. Здесь под малиновый звон церковных звонниц вершатся деяния, постыдные для честного христианина. Так вед это лишь для честного... Хозяин, человек с короткой шеей, а потому поворачивающийся сразу всем корпусом и похожий на памятник, мягко ступая прошел по коврам к журнальному столику, жестом усадил посетителя в глубокое кресло напротив себя, подчеркнув тем самым, что разговор только начинается. Но выпить ни спиртного, ни кофе не предложил, утверждая деловой характер встречи. Сам усаживался долго, медленно отыскивая удобное положение для спины и всего себя- мону мента. — Я просил, Вениамин Витальевич, чтобы из Москвы в Чечню попадало как можно меньше солдат. Но вчера по телевизору снова показывали похороны. Сколько можно? — С вашего позволения,— толстячог машинально вытер платочком глубокие залысины, с первыми словами хозяина покрывшиеся капельками пота.— хоронили офицера, а их трудно отследить. Солдатских же гробов в столице по край- ней мере не предвидится: москвичей на войну давно не посылали. — Фамилиям офицеров давайте ссуду, берите всю организацыю похорон на свой счет, но набирайте людей так, чтобы тела увозили как можно дальше.
|