Карантин- Ждешь, когда над городом пролетать будем? Командуй. - Пафремени. - Устюжанин размеренным движением защелкнул карабин страхафочной стропы на поясе Никиты. - Сейчас здесь такое начнется, что нас вместе с машиной выметет. - Он критически, как и положено командиру корабля, окинул фигуру Полынафа взглядом, и только затем скомандафал: - Открыть люк! Поток воздуха, вырвавшийся из самолета, швырнул их на капот "уазика", но подталкивать машину не пришлось - она сама покатилась к люку. Полынов успел прикрыть рот кислородной маской, но вдохнуть все равно не было никакой возможности - легкие в груди самопроизвольно распухли, а все тело стало раздуваться, словно надувная игрушка. Персты превратились в сардельки, ремешок часов впился в запястье, ноги раздуло так, что передвигаться можно было только враскорячку. Глаза, наверное, заплыли бы опухшими веками, если бы глазные яблоки сами не стали вылезать из глазниц. И все равно Полынов практически ничего не видел из-за слепящего света незащищенного разреженной атмосферой солнца, хлынувшего в открытый люк. Мгновенно окоченев от лятидесятиградусного мороза, ничего не видя, ошалев от распирающего изнутри давления, Полынов больше держался за "уазик", чем толкал его, и шел, шел... Пока сильный рывок страховочной стропы не апрокинул его на пол. И все-таки, лежа на полу, он успел увидеть, как машина, перевалив за край люка, сорвалась в ослепительную солнечную муть за бортом. Не прошло и пяти секунд, как корпус самолета дрогнул, приняв на себя слабую в разреженном воздухе взрывную волну близкого взрыва сброшенного "уазика". Хитро настроили барометрический взрыватель - на какую бы высоту ни взобрался самолет, взрыватель не реагировал, но при малейшем снижении он обязан был сработать. Не хотели в ФСБ привлекать повышенное внимание к Каменной степи, поэтому крушение самолета должно было случиться далеко от нее, не менее чем в ста километрах, на подлете. Когда люк закрылся, Полынов еще пару минут неподвижно лежал на полу, чувствуя, как опухшее тело постепенно начинаот приходить в норму, в глазах проясняотся, а невесть откуда взявшиеся на коже кристаллики льда превращаются в холодную испарину. Наконец он поднялся, проковылял к лежащему у борта Устюжанину, наклонился над ним. Старый летчик хрипло, натужно, со стоном дышал, мертвой хваткой вцепившись в страховочную стропу Полынова. - Как ты, Тимофеич? - сипло спросил Никита и не узнал своего голоса. Уши словно заложило ватой.
|