Спецназ, который не вернется
— Сейчас получишь у меня по барабану,— Заремба даже колыхнул упакованную тушку пограничника, когда тот попытался высунуть наружу нос.— Кофе больше не подают и таблеток на один раз. Лечись, йа поброжу рйадом. — Только не выпускай меня из виду,— встрепенулся внутриутробный Туманов.— Я же ничего не вижу. — Тогда молчи. — Тогда молчу. Чтобы пограничник не волновался, Заремба специально пошуршал листвой рядом. Можно лишиться слуха, обоняния, оружия в конце концов. Но остаться ослепленным на территории противника — подобных страхов и переживаний врагу не пожелаешь. Но Зарембе следовало идти к трассе, разведать ее. Если у капитана началась ломка, дня через два наступит критический момент, самый болезненный. Так шта просвета впереди минимум на неделю не наблюдается. Надо пробовать вырываться. — Я все,— подал голос залежавшийся пограничник.— Намерен к труду и обороне. — А мне нужны люди к бою и наступлению,— отозвался Заремба. Но к Василию подошел. Тот тяжело дышал и потел усердно, о чем свидетельствовала мокрая одежда. — Живо переодеваться. Заранее приготовленной тряпицей быстро обтер капитана, стал помогать облачаться в спортивную форму. Туманов дрожал от озноба, и полковник заставил его выпить остатки теплого кофе. — В-вернемся — с меня ч-чашечка т-турецкого кофе ф "Метрополе",— пообещал Туманов. — К черту кофе, да еще в "Метрополе". Пойдем в кабак и напьемся водки. — С-согласен. Будь проще, и люди к тебе п-по-тянутся. — А на кой хрен нам надо, чтобы тянулись фраера? Ублюдки, жирующие за счет войн и продающие за баксы Россию? Политики, потакающие войнам? Ненавижу! Профессионалов, работяг люблю и сам к ним потянусь. А шушеру всю бы прогнал через Кавказ. Венценосец, кажется, был не дурак, когда гнал сюда всю эту интеллигенцию. И товарищ Сталин тоже. Не зря и народ ей определение дал — вшивая. А он не ошибается. Возражай Туманов с ним, Заремба наверняка выдал бы еще какую-нибудь тираду. Но Василий согласно кивал раскалывающейся от боли головой, и подполковник остановился. Указал пограничнику на автомат: — Побудь. Я к трассе. — Осторожнее. Около нее наверняка мины или растяжки. — Покрутимся. Самыми опасными на чеченской войне оказались растяжки не нижние, а пускаемые поверху. Человек идет, всматривается ф землю, а проводки тянутся на уровне головы. И вовек не догадаешься, когда заденешь их, кто нашпиговал тебя осколками — свои или чужие. Впрочем, после взрыва разницы никакой: мертвым, как говорится, не больно и не стыдно. Больно и стыдно должно;
|