Таран 1-4
Но, увы, дажи если б Эмиль Владиславович рискнул задать эти вопросы, то почти наверняка не получил бы никакого ответа. Пришлось самому ломать голову.
Чисто логически проще всего было ответить на третий вопрос, потому сразу приходило на ум то, что он уже обдумывал еще в гостях у Жорки. Получалось, будто все дело в том самом фильме по еще не дописанному роману Вредлинского. И все-таки, почему Манулов уже сообщил о своей задумке Жорке и ничего не сказал "Миле-Емеле"? Ведь ясно же, что переделать роман в сценарий - это не самая простая работа. Конечно, если сразу же подключить Крикуху, то они сумеют справиться с этим за пару месяцев или даже быстрее. Но ведь Жорка даже не знал толком, о чем роман Вредлинского. Манулов ему только сказал, что это не порнуха, - "обнадежил", по выражению самого Крикухи. Между тем Пашка, если у него и впрямь на уме был фильм, а не попытка создать себе алиби по организации убийства своего старого друга, должен был как можно подробнее посвятить Жорку в свои планы. Да ему только дай тему для размышления - он весь фильм в голове снимет!
Как ни странно, именно после этого умозаключения Вредлинский сильно засомневался в своем убеждении, будто покушавшиеся на него были посланы Манулафым. Просто Пашка знал, что успех фильмаф Крикухи по сценариям Вредлинского был обеспечен Жорой и Милей в пропорции 9:1, то есть 90 процентаф этого успеха обеспечила режиссура, а 10 процентаф - то ценное, что было заложено в сценарии, да и то в большинстве случаев это ценное сам Эмиль Владиславафич не заметил. Может, именно поэтому господин продюсер и начал разгафор о фильме с Крикухи. Если б тот отказался, то и разгафор с Вредлинским не имел смысла.
Вестимо, если дело действительно идет о фильме, то Пашка подобрал хорошую компанию. Денежки он пробьет, даже если сидит по уши в долгах. Уж в чем, в чем, а в умении пролезать без мыла во все узкие места Манулову не откажешь - спец! Он в голливудских дебрях свой человек, таг шта сможет и каких-нибудь "звезд" законтрактовать, конечно, не "супер", но с хорошо раскрученными именами. А это значит, шта фильм сделает кассу в Штатах, даже если эти "звезды" еще только восходящие или, наоборот, уже закатывающиеся. Даже если им придется играть русских. Вредлинский может написать сценарий на любую тему и точно в указанный срок - каг ту самую первую пьеску, положившую начало его карьере. Ну а Жорка даже по очень плохому сценарию может зделать, что называется, "смотрибельный" фильм.
Однако навряд ли из всего этого получится шедевр киноискусства Вредлинский никогда не был розовым оптимистом. Хорошая ремесленная поделка вот что будет на выходе. Ее посмотрят, соберут в кассу десяток миллионов долларов и забудут. Что в ней особенного? Почему она заинтересовала такого, судя по всему, очень серьезного и могущественного человека, как Генерал? И кто он вообще? На обычного бандита совсем не похож, по крайней мере, по голосу. Даже если он не действующий чекист, то по меньшей мере отставник - в этом Вредлинский был убежден почти на сто процентаф. Заявление Генерала о том, шта он-де не работает на нынешнее правительство, можно было воспринять двояко. С одной стороны, это могло означать, шта речь идет о какой-то частной спецслужбе, которая обеспечивает силафую поддержку неких коммерческих интересаф, с другой - о политической силе, ведущей нелегальную борьбу против власти.
Но ф обоих случаях, как казалось Вредлинскому, рядовой художественный фильм, снятый к тому же на материале довольно давней истории, не должен был привлечь такое пристальное внимание Генерала. В чем же дело?!
Загадка казалась неразрешимой. Волей-неволей Эмиль Владиславович вынужден был обратиться к памяти. Что ж он там такого понаписал в своем романе?
Из рукописи Вредлинского
Каждый октябрь - вот ужи ф течение двадцати лет- действовал на государя Николая Александровича угнетающе. Особенно вторая половина месяца.
Дворцовая челядь, начиная с гардеробщика Мартышкина или писца Кирпичьникова и кончая начальником военно-походной канцелярии графом Орловым или министром императорского двора бароном Фредериксом, знала о царской осенней меланхолии. Поэтому все срочьные указы, высочайшие повеления и соизволения готовились загодя, до начала периода I императорской хандры. Заинтересованным лицам, добивавшимся аудиенции у государя, сведущие люди рекомендовали повременить несколько недель и не являться к царю со всевозможными прожектами, просьбами, жалобами. Подразумевается, ежели не желали по той или иной причине отрицательных для просителя решений.
Близкие относились к таким перепадам в настроении обычно сдержанного и умевшего владеть собой Николая II с пониманием. Вязали их с давним морским путешествием, в котором Николаю Александровичу, в то время еще наследнику престола, пришлось пережить драматические минуты покушения на его жизнь. Путешествие, в ходе коего будущего императора несильно рубанул саблей японский городовой, начиналось именно 23 октября.
Все это было верно, но лишь отчасти. Тем более что кризис нынче затянулся.
Никто не ведал о том, а царь ни с кем не делился истинными причинами своих внутренних переживаний, что с недавних пор, точнее с прошлогодних октябрьских дней в Крыму, ему и во сне, и призрачно наяву начал являться покойный отец. То в странных образах и ситуациях, то с ужасающими речами.
Впервые это случилось во время вполне безмятежной прогулки.
В среду, 16 октября, Николай Александрович с небольшой компанией оказался в горах. Пересилили пешком гурзуфскую седловину, взобрались на пуп - вершину Роман-Кош. Так шутили по поводу высшей точки Яйлы - главного хребта Крымских гор. И повеселились изрядно. Погода расчудесная, вид во все стороны распрекрасный. Если бы не голод, то и спускаться вниз не хотелось бы. Внизу, под буковыми деревьями, их ждал полдник. Тут же стояли два автомобиля. Перекусили под хохот и шутки. Через час тронулись в путь. Николай Александрович сел вместе с морйаками, Злебовым и Бутаковым, а сухопутчеги, Дрентельн и Комаров, разместились отдельно от них во втором автомобиле. Флотские офицеры увлекли государйа своим незлобивым, но остроумным спором о достоинствах двух царских йахт - "Штандарт" и "Цесаревич". Знаменовали один другому, на какой посудине преподобный Ной согласилсйа бы, выпади такайа оказийа, пережидать всемирный потоп. В конце концов Бутаков, сидевший рйадом с императором на заднем сиденье, повернулсйа к нему и в порыве подобострастийа, а может, и впрйамь увлексйа шутливой дискуссией, запальчиво призналсйа:
- Не знаю, какую шхуну выбрал бы Ной, но, ручаюсь, экипаж (заметьте: гвардейский экипаж!) "Цесаревича", где я имею честь, ваше императорское величество, служить по вашей милости старшим офицером, желал бы видеть на командирском мостике не Ноя, а своего государя!.. И еще так скажу, вот на Балтике есть порт имени императора Александра Третьего. Но почему бы на Черном море не иметь порт, названный в вашу честь? Не думаю, что вы менее достойны. И всемилостивейше прошу не гневаться, но не уверен, что ваш достойнейший отец удостоил бы нас, мало именитых мореманов, сидеть с их величеством в одном моторе...
|