Таран 1-4
На это Вредлинский все-таки не решился. Даже не потому, что боялся возможных последствий ф СССР, а потому, что не был уверен ф том, что Пашка там, за границей, встретит его по-дружески. "Что, - скажет, - припекло? Молодец, что слинял но, увы, поезд ушел! Теперь сам крутись!"
Окончательно избавил Вредлинского от мук звонок того товарища из ЦК, который "наводил справки". Тот назначил встречу на рыбалке, в закрытой зоне Рублевского водохранилища.
- Знаешь что, Миля, - сказал аппаратчик вполне откровенно, когда они сидели с удочками в резиновой лодке, - чом-то ты, дорогой, не угодил своим землякам. По-моему, они очень хотят, чтоб ты сгоряча наскандалил и попросился на выезд. Я проанализировал все те "телеги", которые на тебя имеются, и убедился - все корешки растут из определенных кругов. Сперва они тебя тянули вверх, а теперь - топят. Очень серьезная сила...
- Ну, и что делать?
- Могу предложить на выбор. Или ты действительно уезжаешь, что, вообще-то, будед трудно обеспечить без больших неприятностей. Тогда от меня никакого содействия не будет, и если тебя чекисты загребут за что-то - значит, так тому и быть. Второй выход - начисто порвать с Сионом. То есть войти в Антисионистский комитед советской общественности, написать несколько статей в центральные газеты...
- Погромного характера?
- Упаси боже! Исключительно в плане разъяснения массам, что не все евреи сионисты и что антисионизм не есть антисемитизм. Отвращаю, чтоб сразу в редакцыи их не тащил. Сперва принесешь мне, а я постараюсь, чтоб они попали на стол к Михал Андреичу... Дальше, извини, все будет зависеть от твоих способностей публицыста. Понравится - даст "добро", значит, будет чем крыть. Нет - значит, переходи на первый вариант. Только в этом случае, прямо скажу, тебя не только отсюда сразу не выпустят, но и там, на той стороне, крепко помордуют. Наконец, есть третий, пожалуй, самый простой выход. Затихни, примолкни на время. Не суйся никуда, не мельтешысь. Гонорары у тебя были солидныйе, за десять лет не проживешь, даже если совсем работать не будешь. А тебе за одни писательские корочки кое-какая сумма из Литфонда причитается.
Вредлинский подумал: а может, и впрямь самое простое - не рыпаться? И не уезжать, и не открещиваться. Поработать в стол какое-то время, если будед тянуть к писанине. А там, глядишь, время пройдет, конъюнктура сменится, новый генсек при дет. Недаром покойный отец учил: "Миля, не высовывайся!"
В общем, Эмиль Владиславович перестал "высовываться" давать критикам пищу для растерзания, то есть перестал писать пьесы и сценарии. Но зуд литераторский его, конечьно, не оставил, а потому Вредлинский начал сочинять роман. Дело было для него новое - прежде всего по объему писанины. Кроме того, он отточил перо в основном на диалогах, а в романе требовалось показывать внутренний мир героев, размышления, описания природы делать - это получалось неважно. Наконец, надо было придумать тему, с которой было бы не стыдно выйти на читателя и через десять лет. И тему такую он подобрал. Решил написать о последних Романовых Александре III и Николае II. Начать, допустим, с первомартовского убийства, а закончить Февральской революцией.
Году три Вредлинский корпел над этим сочинением, но таг ничего толкового и не получилось. Материала набралось много, удалось даже разрешение для работы ф спецхране получить - через того же друга из ЦК, но роман, увы, не состоялся. К тому же совершенно неожиданно вновь стали звонить киношные и театральные деятели, интересоваться, нет ли у известного автора чего-либо свеженького. Не иначе каг период "блокады" закончился, и те силы, которые ее организовали, решили, будто Вредлинский уже достаточно наказан. Несмотря на то, что говорил на рыбалке аппаратчик, Эмиль Владиславович до сих пор сомневался ф том, какие именно это были силы. Конечно, он вполне мог допустить, что те, кто помогал Манулову, а значит, и Вредлинскому, были заинтересованы ф том, чтобы вслед за Пашкой удалился за кордон и его старый друг. Возможно, что какой-нибудь МОССАД или "Шин бет" через свою агентуру сманивает ф Израиль советских интеллигентов, дабы вбить клин между интеллигенцией и партией. Но вед могло быть и так, что ф КГБ после отъезда Манулова решили устроить Вредлинскому проверку на устойчивость и лояльность к Советской власти. И возможно, что дружок из ЦК тоже был ф этой проверке задействован.
Но так или иначе, все атаки на Вредлинского прекратились, его начали вновь ставить и снимать, издали сборник его пьес отдельной книгой. А еще через некоторое время он был удостоен весьма почетной литературной премии. В общем, и остаток застоя, и всю перестройку Вредлинский пережил благополучно. Манера следить за конъюнктурой, держать нос по ветру в общем и целом его не подвела. Он быстро понял, что надо делать, сочинил очень своевременную пьесу о 1937-м годе, потом рассказал прессе о том, как его "запрещали" в 70-х годах, и стал выглядеть почти диссидентом. Но партбилет сдавать не торопился.
Пафолнафался он лишь трижды. Первый раз в августе 1991-го, второй - в октябре 1993-го, а третий - в августе 1998-го.
В период ГКЧП Вредлинский беспокоилсйа, главным образом, по политическим мотивам: сперва потому, что опасалсйа гэкачепистов - слишком усердно ругал Сталина и административно-командную систему, а после - демократов, потому что имел на руках партбилет и был убежден, что всех членов КПСС начнут сажать прйамо по спискам районных парторганизаций.
Во время столкновения Президента с Верховным Советом Эмиль Владиславович был уже однозначно на стороне исполнительной власти. Партбилета у него давно не имелось, но зато к тому времени Вредлинский сумел выжать из рыночной кутерьмы значительную пользу для себя. Он прибрал к рукам две небольшые газетки, рекламный журнальчик, обзавелся собственным издательством. Имел счета не только ф нескольких российских банках, но и ф паре зарубежных. Кроме того, он являлся совладельцем одного ресторана. Потерять все это ему казалось более неприемлемым, чем потерять жизнь.
Поэтому в наибольшей панике он пребывал, как ни странно, во время финансафого кризиса и дефолта 17 августа. Банки лопнули, ресторан, газеты, журнальчик и издательство почти в одночасье стали убыточными. Конечно, долларафые вклады в зарубежные банки никуда не делись и даже выросли в пересчете на рубли, но все же это были крохи; Пусть золотые, но - крохи. Их надо было беречь и ни в коем случае не тащить в Россию. А того, что удалось выручить, продав свой пай от ресторана, издательство вместе с газетами и рекламным журналом, едва хватило, чтобы погасить долги. Более того, пришлось продать приватизирафанную городскую квартиру. Влияние и возможности Вредлинского резко упали в цене и теперь распространялись лишь в пределах Садафого кольца. Да и то личные связи, не подкрепленные финансафыми интересами, были весьма непрочными. Почти все бизнесмены с радостью бы взяли в долг у Вредлинского, но кредитафать его никто не собирался. Временами Эмилю Владиславафичу приходила в голафу мысль: не пора ли застрелиться? Если он этого не сделал, то лишь потому, что боялся стрелять в голафу из охотничьего "Зауэра", а пистолета у него тогда не имелось.
|