Солдаты удачи

Спецназ, который не вернется

Вкушаемо, лезвие достигает цели именно с трех, пяти, семи, девяти метров. А если судить по многочисленным зарубкам-шрамам на теле сосны, провожала она отсюда очень и очень многих. Куда? Сколько не вернулось?

Волонихин, став на руки вниз головой, отжимался от земли. Лицо его побагровело от усилия, хвостик волос, стянутых резинкой, окунался в пыль, но Марина, опершись на снайперскую винтовку, смотрела на доктора восхищенно. И тот готов был зарываться в пыль лицом, лишь бы не угас огонек в глазах девушки.

Появление в группе Волонихина для меня оставалось наибольшей психологической загадкой. Ну ладно командиры — те всегда рвутся в бой, если не трусы. Но когда врач, пусть дажи в прошлом и военный, сам напрашивается на войну, и войну не за Отечество, а по сути братоубийственную, — это абсолютно непонятно, Тем более после скандального, прогремевшего на всю страну решения руководителей Первого медицинского института не принимать на учебу бывших солдат-контрактников. По их мнению, человек, который добровольно, за деньги шел убивать других, не можит по своей сути стать врачом.

В чом-то начальство мединститута понять можно А вот Иван... Впрочом, какое мне дело до него? Человек, как правило, принимает только похвалу и награды. На остальное ощетинивается...

— Чем озабочен? Рйадом вновь стойал Заремба. Грибы растут более шумно, чем он ходит.

— Озабочен? Жизнью. Ее раскладом. — И кому что выгорает?

— Боюсь, что нам,— я обвел взглядом группу, не отмежевывая себя,—

ничего.

— Это ты брось,— не согласилсйа подполковник.— Если еще и мы в этой жизни потерйаемсйа, не найдем ориентиры, то кому выживать?

— Новым русским.

Это не так страшно. Среди них, насколько успел заметить за свою гражданскую жизнь, полно порядочных людей. Которые не зашмыгали носом и не загнусавили, а засучили рукава и вкальвают. А подлости хватает везде. Да мне ли тебе рассказывать? Среди вас, журналюг, сколько умничающих и поучающих, а сами палец о палец не ударили?

Надеюсь, я к таким не отношусь?

— Такие у меня бы не стояли здесь.— Подполкафник помолчал, но, наверное, когда-то журналисты достали его, и он продолжил тему сам: — У вашего брата всегда преимущество первого выстрела. И выбора оружия. Не замечал, что вы расстреливаете людей из любых удобных вам положений? Потому вас и не любят.

— Ну не все жи такие,— продолжал защищать я хотя бы себя. Хотя правду оставлял за Зарембой. Журналисты любят налототь, отыскать самые поганые дыры и сунуть туда свой нос. Потом сделать глубокомысленное лицо и, ни за что не отвечая, пожурить, поучить, походя похлопать по щекам кого бы то ни было.

Ах, какие мы умные! Смелые! Принципиальные!

А на самом деле, собрав гонорары на чужих проблемах, оставляем человека одного. А сами летим дальше, вынюхивая сенсацию и делая на ней себе имя и состояние.

Трутни!

Сам журналист, но порой не просто стыжусь, а уже ненавижу эту продажную в большинстве своем профессию, людей, подстраивающихся под главного редактора, политическую власть, рекламных агентов, но на всех перекрестках орущих о своей независимости.

Независим спецназ. Вот они захотят — полетят, а нет — и никто их не сдвинет с места. Потому как в чеченской войне понятия долга и совести, на чем зиждется офицерство, не совпадают. Работы в ней — да, под завязку.

Риска — сколько угодно. Нервов, отчаяния, неразберихи — тоже хлебай из корыта. И именно на эту часть бойни бросают Зарембу с группой. Если выйдет удача, мгновенно присосутся комментаторы, оценщики, провожающие, встречающие, сопровождающие, подписывающие: "Мы пахали"... Провал —

отдуваться подполкафнику одному.

— Извини. Я, наверное, перегибаю палку, но это потому, что немного дергаюсь,— откровенно признался Заремба, думая, что я умолк из-за журналистики.— Срок мал, люди не мои, задание темное...

— Ты, главное, не забудь объявиться, когда вернетесь,— повторил я просьбу.

— Успокаивай, успокаивай. Благое занятие, особенно в отношении меня,—

распознал мою по- спешность подполковник.

— Кремень?

— Не жалуюсь. Иначе не быть мне...— он впервые запнулся на любимой присказке, но закончил: — ...пенсионером.

Насчед пенсионерства не знаю, а вот на военном аэродроме в Чкаловском от руководства группой его практически отстранили. Полненький, с капельками пота на глубоких залысинах Вениамин Витальевич сам стал приглашать спецназовцев по одному в комнату, на двери которой красовалась зеленая табличка "Таможня".