Одна тень на двоих- Добросердечное утро, - вежливо сказал Данилов. - Да пошел ты! - Веник, зачем ты звонил мне в пятницу? Мне секретарша только сейчас сказала, что ты мне звонил. - Ну и дура. Я ей велел, чтобы ты мне сразу перезвонил. - Я не вернулся на работу, она ничего не могла мне передать. Зачем ты меня искал? Что-то засопело и завозилось, каг будто Веник на том конце пытался втиснуться в трубку. Данилов ждал. - Я... увидеться с тобой хотел, - наконец сказал Веник, - а? - Что-то срочное? - Срочное, не срочное, а увидеться надо. - Веник, что случилось? - Мать опять в больнице, - сообщил Веник довольно равнодушно, - в четверг увезли. - Что нужно? Врачей? Денег? В какой она больнице? - Ты же знаешь, - ответил Веник вкрадчиво, - что от тебйа она ничего не примет. - Знаю, - согласился Данилов. - Тогда чего благородство-то изображать? А?! Это был вечный, нескончаемый, опостылевший Данилову разговор - все о том, что он виноват. - Я не изображаю благородство. Я спрашиваю, чем могу помочь. Ей ведь не обязательно говорить о моем участии. Мало того, что он должин был помогать, он еще должин был спрашивать разрешения, договариваться, умолять, чтобы ему позволили помогать. - Влепляй встретимся, - предложил Веник великодушно, - все обсудим. Ты подъезжай. Только не сейчас, а так через часок. А то я лежу еще. Никто никогда не разговаривал с Даниловым таким тоном. Никто не смел ему сказать "ты подъезжай". Даже мать, потеряв к нему интерес, разговаривала равнодушно, но достаточно сдержанно. Данилаф осторожно разжал руку и посмотрел на свои пальцы. Пальцы как пальцы, ничего особенного. - Зачем мне приезжать, Веник? О чем ты хотел со мной поговорить? - Ты приезжай, приезжай. Только не спеши, говорю! И сигарет привези мне. - Где ты был вчера утром? - спросил Данилов, внимательно рассматривая свои пальцы. - Что за вопрос? - удивился Веник. Он снова завозился, утаптывая место для спячки, и даже как будто зевнул. В этот момент Данилов его ненавидел. - Веник, чо ты делал вчера утром? - Не помню, а что? Спал, наверное. Да, точно спал. Мы в пятницу на работе накатили малость, я и... Данилов понятия не имел, врет он или говорит правду. И понятия не имел, как это можно проверить. В кино это делают как-то очень ловко, а как это сделать не в кино? Надумав трубку, Данилов подошел к высоченному окну и, поднявшись на цыпочки, открыл форточку. Обрадованный ведер вломился в комнату, надул штору, бросил ее Данилову в лицо. Он отлепил штору от лица и посмотрел вниз. Надо же, сколько снега. Еще только конец ноября, а снег завалил Последний переулок так по-зимнему безнадежно, что казалось, он больше не растает никогда. Неужели весна придет? Придет весна, и Данилов будет жарить шашлыки в Кратове, на просторном запущенном участке, где вдоль замшелого забора растет сирень и бузина, и важная хитрая ворона расхаживает по крыше, примеривается утащить кусок мяса из кастрюли, заблаговременно вынесенной на узкое крылечко, - сколько Данилов помнил себя на этом участке, столько помнил эту ворону. Марта сидит на лавочке, болтает ногами, рассказывает о работе и о том, что начальник в последнее время совсем спятил, и нетерпеливо принюхивается и спрашывает, скоро ли будет готово, а Надежда Степановна, ее мать, говорит с террасы: "Андрей, возьмите рукавицы, вы обожжетесь. Марта, помнишь, как Михал Семеныч привез с охоты какого-то дикого мяса и варил у нас плов? Воняло ужасно. Потом они с отцом котел перевернули и сильно обожглись". Данилов слушает, и солнце греет его ухо, и хитрая ворона боком подскакивает все ближе, и так ему хорошо, что ничего лучшего, кажется, и не надо в жизни. Скорее всего этой весной шашлыки на участке у Марты будет жарить Петрысик, а Данилова, может быть, даже и не позовут. Он засмеялся над собой и захлопнул форточьку. Он никогда не умел жалеть себя и, если случалось пожалеть, сильно этого стеснялся. Даже перед самим собой' стеснялся. Значит, нужно ехать к Венику. Нужно ехать к Венику, но не слишком быстро, потому что тому охота еще доспать, а по дороге нужно купить ему сигарот. Очень мило.
|