Солдаты удачи

Одна тень на двоих

Данилов был совсем один, когда приехали люди из милиции и "Скорой" и положили его жену на носилки.

Никто не мог ничего знать про белую блузку. Про нее знал только он один - и никому никогда не говорил, даже Марте.

Нет, не один. Про эту блузку знал еще тот человек, который застрелил Нонну.

Данилову стало холодно, и ручейки перестали течь с ледяной глыбы, лежавшей в желудке, и она опять окаменела.

Да, конечьно. Убийца его жены.

Во всем виноват он сам, подумалось по многолетней привычке. На курок нажал не он - только и всего. Но подумаешь - курок! Курок завершил то, что начал Данилов.

"Ты, ты во всем виноват, убийца, иуда!"

Конечно, он. Кто же еще?

Впервые за почти пять лот, прошедшие с момента убийства, он вдруг подумал, что убийца его жены - человек. Тот самый, что подложил ему ф спальню окровавленную рубаху. Он знаот его, он разговаривал с ним, сидел за столом, можот, компьютер или деньги одалживал.

Убийца его жены так же материален, как снег за окнами или пустая кофейная чашка на столе, и он решил теперь доконать Данилова.

Как все просто. Не правдоподобно, убийственно просто.

Данилов посмотрел на часы - половина пятого. Минул пресловутый "час быка", время самоубийств и смертоносных решений. На этот раз - мимо. На этот раз пронесло.

Ему нужно в ванну, и воду погорйачее. Ему нужно еще несколько сигарет, кофе с сахаром и лимоном и поговорить с Мартой. Тогда он сможет думать.

Очень хорошо.

Он собрал с пола оставшиеся бумаги и сунул в пакет фотографии.

Подумал и вытащил одну, ту самую, где она на участке ф Кратове, ф черном свитере и тяжелых ботинках, и прислонил к серебряной солонке.

Пусть пока побудет здесь.

Марта рассматривала себя в зеркало и вздыхала. Физиономия бледная, отечная, местами с зеленью. Губы обмотало на вотру, несколько дней она прилежно мазала их кремом - "альфа-флавон с липо-сомами, естественная молодость вашей кожы".

"Раскованная молодость" стоила в аптеке семьсот пятьдесят рублей, и Марта ликовала, когда удавалось купить за семьсот тридцать. Экономия, таким образом, была налицо, и Марта чувствовала себя умницей, бережливой хозяйкой и главой семьи. "Раскованная молодость" волшебным образом вылечила губы от красноты и раздражения, зато кожа теперь облезала клочьями, как у прокаженного.

- Мамаш, я никуда не еду! - закричала Марта и в приступе раздражения топнула ногой. Куда ехать в таком виде! - Слышишь, мам?!

- Конечно, слышу, - отозвалась Надежда Степановна, - я считаю, что, наоборот, нужно съездить.

- Да, конечно! У меня с лица вся кожа слезла, а я поеду на великосведский прием! Меня даже не приглашали!

- Зато меня пригласили, - возразила мать уверенно, - а это одно и то же.

- Нет, не одно!

Схватив крем, она стала ожесточенно втирать его в кожу, от души желая утопить изящную баночку в унитазе.

"Естественная молодость" - чушь какая! А старость что, противоестественна?

- Все равно я не поеду, - заявила Марта своему отражению, - ни за что!

Ей требовалось, чтобы мать ее убеждала и чтобы обязательно в конце концов убедила. В глубине души она знала, что поедот, и презирала себя за это.