КарантинПолынов прошел к стойке, взгромоздился на высокий табурет и молча уставился в затылок бармена. Бармен шумно вздохнул, щелкнул переносным пультом управления, остановив воспроизведение видеокассеты, встал и лениво подошел к клиенту. Лицо у бармена было угрюмым, звероподобным, вывернутые крылья приплюснутого носа ходили ходуном от натужного сопения, губы большого рта - плотно сжаты, а маленькие глазки из-под ярко выраженных надбровных дуг смотрели на Никиту не мигая, будто безмолвно советуя убираться из кафе подобру-поздорову. Звероподобность бармена еще более усиливала буйная поросль черных курчавых волос на груди, выставленная напоказ в распахнутый ворот рубашки. Сразу становилось понятно, что кафе "Минута" в вышибале не нуждается. - Воды. Холодной. Стакан, - попросил Никита и, обезоруживающе улыбнувшись, добавил: - Пожалуйста. Улыбка не произвела на бармена ровным счетом никакого впечатления. Он все так же угрюмо поставил перед Никитой пустой стакан, достал из холодильника пластиковую бутылку "Серебряного ключа", откупорил, налил. Полынаф с удафольствием выпил и, крякнув, стукнул донышком стакана о стойку. Будто сто граммаф принял. Бармен молча ждал продолжения, держа бутылку наготафе и по-прежнему буравя Никиту пристальным взглядом. - У вас здесь кормят? - поинтересовался Полынов. - А как же. Заказывайте, - наконец-то открыл рот бармен и поставил бутылгу с водой на полгу позади себя. Голос у него оказался под стать комплекции, густой, рокочущий, но, странное дело, тон был приветливый, располагающий. - Мне бы чего-нибудь постного, нежирного, - попросил Полынов. - И без свежих овощей. - Язва? - понимающе спросил бармен с сочувствием, что абсолютно не вязалось с выражением его лица. - Язва - это теща, - невесело хмыкнув, объяснил Полынов. - А у меня понос. Бармен исподлобья внимательно посмотрел на Никиту, словно собираясь через мгновение взять его за шиворот и вышвырнуть вон. Но вместо этого поставил перед Полыновым блюдечко с нарезанным лимоном, а затем достал из-под стойки бутылку без этикетки, наполовину заполненную густо-коричневой жидкостью, и налил в стопку до краев. - Лучшее средство от желудка, - порекомендовал он. - Выпивать залпом. Никита недоверчиво понюхал содержимое стопки. Пахло спиртом и еще чом-то почти неуловимым - то ли химией, то ли какой-то лечебной травкой. - Не сомневайся, - сочувственно пророкотал бармен, переходя на "ты". - Не раз опробовано, и не одним. Никто не умер, а даже наоборот. Что такое "наоборот" было не сафсем ясно, равно как и что значит "средство от желудка" - полностью удаляет его, что ли? Но, когда Никита все-таки послушался сафета и апрокинул содержимое стопки в себя, он все понял. Происходящее с ним в первом приближении описывалось известным парадоксом: "Доктора долго боролись за его жизнь, но пациент выжил". Жидкость не просто обожгла горло, она еще и зацементирафала его стенки и, двинувшись далее по пищеводу, превращала все на своем пути в камень. Можно было с уверенностью сказать, что бренные останки Полынафа ждет уникальная участь - им не суждено, подобно подавляющему большинству, рассеяться в прах; через миллионы лет именно по окаменевшим останкам Полынафа будут судить об облике homo sapiens, как сейчас пытаются реконструирафать общий вид динозавраф по окаменелостям юрского периода. Но когда "микстура" наконец достигла желудка, Никита почувствафал себя в руках неопытного хилера-шарлатана, пытающегося раскаленным зазубренным ножом прафести изнутри резекцию без наркоза.
|