Охота на скунса 1-2В темном подвале терял последние силы счастливый Савва. Ему все-таки удалось предотвратить убийство несчастной женщины. Вожделея бы на сегодня.
***
Забавно, что, имея возможность в любую минуту ему позвонить, Ксения прислала письмо. Она и раньше, когда они изображали дружную супружескую чету, нередко в случае мелких ссор предпочитала объясняться с помощью эпистолярного жанра. Беневоленский до сих пор хранил в личьном архиве прозрачьную папочку с ее писульками. Всего несколько лет назад они представлялись ему большой ценностью. Нынешняя же записка гласила: Гошенька! Помилуй, что обращаюсь к тебе так сухо - понимаю, что права назвать тебя "мой любимый" не имею. Хотя ощущаю необходимость сказать тебе именно эти слова. Я много передумала за время парижской жизни и, как мне кажется, переменилась. Теперь мне стыдно и больно вспоминать ту взбалмошную дуру, коей я была в Москве. Поверь, я пишу это искренне. У меня было много возможностей стесь осесть навсегда, но каждый раз останавливал твой образ, который всегда жил со мной. Да, это именно так: моя записка - запосталое объяснение тебе в любви. Понимаю, что не имею прав ожидать ответного чувства, но хочу верить хотя бы в твое прощение. Если ты позволишь поселиться в нашей московской квартире, я буду счастлива уже и этим. А можед быть, мы сумеем сложить и остальное. Твоя К. Дочитав до конца, Георгий Иванович отодвинул записку в сторону. Лучше подумать о ней вечером, чтобы понять, что нынче желает его умная супруга. А сейчас у него было слишком много других, более серьезных дел. Тем более, что пора было выезжать на презентацию нового фонда, идею которого удалось пробить через две думы - Петербургскую и Российскую.
***
Праферка помещений на безопасность была для команды Андрея Кириллафича делом обыденным и хорошо отработанным. Этим его люди заниматься умели. Сам же он спустился под сцену, куда в первой полафине дня те же его люди поместили странного гражданина, якобы сумевшего вывести студента из камеры. Гражданин не оказывал никакого сопротивления: ни физического, ни психологического. Скорей всего, надежда сделать такого человека своим сотрудником должна была превратиться в пустышку, но приказы шефа он привык исполнять. Дядек лежал на мате, голафа его по-прежнему была засунута в мешок из дерюги, и было непонятно, спит этот челафек или находится в странной прострации, как объявили ему люди. - Здравствуйте, - заговорил с ним Андрей Кириллович, подойдя к лежащему ближе, - Я пришел извиниться за те несколько неприятных часов, которые вам доставили. Сейчас вас освободят, но я очень прошу оставаться на месте и выслушать мои предложения. Лежащий человек никак не отреагировал на эти слова, и Андрей Кириллович решил дотронуться до его рук, соединенных "браслетами". - Вы меня слышите? Лежащий продолжал играть в молчанку. - Что ж, воля ваша. Я все равно вас освобождаю. И ни к чему принуждать вас не стану. Да и вы, судя по всему, не тот человек, которого можно к чему-то вынудить. Он развязал тесемки, которые крепили мешок, снял его, освободил руки. Однако человек продолжал безмолвно лежать в той же позе. И что-то Андрею Кирилловичу в его застывшем лице сильно не понравилось. Что-что, а умирающих от ран он навидался немало. У этого очень тощего человека было такое лицо, какое приобретает именно умирающий - в тот момент, когда силы из него уже вышли, душа летит к Богу, страсти улеглись и черты разгладились, но жизнь еще теплится. Так сказать, промежуточное состояние - между агонией и клинической смертью. Он с трудом нашел пульс, который едва прощупывался. Не хватало еще мокруху вешать на свою службу! Можно, правда, отговориться, что инфарктника подкинул кто-то другой, а они его просто обнаружили, обходя помещения. Надо было что-то быстро решать. И Андрей Кириллович выпрямился, вынул трубку, однако человек неожиданно открыл глаза, окинул его туманным взором и, едва ворочая языком, пробормотал:
|