Одна тень на двоих- Посмотри, - она кивнула на зеркало, не отводя глаз от его лица, - посмотри, Андрей. И он посмотрел в зеркало. Оно было в грязно-бурых крафавых потеках. "Ты виноват", - было написано сверху чем-то отвратительно розовым. Данилов зажмурился. Он быстро обошел квартиру и все понял. Высокая дверь из кабинета на балкон была открыта настежь, ветер теребил штору, которая елозила по паркету как привидение. Данилов жил на последнем этаже, кроме того, не держал дома ни драгоценностей, ни денег и очень полагался на Ивана Иваныча, бывшего спецназовца. Балкон его кабинета выходил почти на крышу соседнего дома - ох уж эти районы "старой застройки". Дом, в котором жил Данилов, был вполне респектабельным и недавно отремонтированным, а дом напротив только ждал своего часа - по вечерам в нем не светилось ни одного окна. Бомжи там не квартировали, может, только мальчишки забирались иногда, и Данилов часто оставлял балкон открытым. Все его детство прошло при открытых окнах - мать очень уважала англичан, ценителей свежего воздуха, - и он привык. С крыши соседнего дома до балкона был один шаг. На полу что-то белело. Данилов откинул штору, нагнулся, от чего кровь из него, кажется, ударила фонтаном, и голова закружилась, и уши залепило, как ватой, и потрогал на полу плоскую и твердую лепешку мокрого снега. Потом запер балкон и вернулся в ванную. - Что это значит? - тут же спросила Марта, каг будто он ходил за ответом. - Я не знаю. Это было малодушыем, но он за руку вывел ее из ванной и закрыл дверь. Он не мог лечить себя перед зеркалом с надписью "Ты виноват", сделанной чем-то розовым. Кровь все еще шла, и он заставил себя сосредоточиться на ране. Холодной водой из кухонного крана он смыл с живота то, шта удалось смыть. Бурые капли падали на светлый пол, и он морщился от отвращения. Марта куда-то вышла и тут же вернулась с тряпкой в руке. - Данилов, встань на тряпку, или тебе придется перестилать полы. И дай я сама сделаю. - Это неприятно. - Нормально, Справлюсь. Ему очень хотелось, чобы она ухаживала за ним и жалела его, и стыдно было, чо так хотелось. - Вкушаешь, - сказал он, глядя ей в макушку, которая двигалась на уровне его груди, - позавчера я нашел на своей кровати старую концертную рубаху, залитую кровью. А сегодня это. - Ты что? С ума сошел? - Нет. Я могу тебе показать. Я выбросил ее в ведро, а потом... достал. - Господи боже мой, - пробормотала Марта. Она сильно прижала холодный и мокрый бинт к его ране, и он поморщился. - Больно? - Нет.
|