Место смерти изменить нельзяОн вдруг понял, что стал бояться присутствия Максима на съемочной площадке, вот так сразу, с самолета. Хотя в Каннах они расстались близкими друзьями, Вадим приглашал к себе русского на съемки, но с тех пор прошло уже больше года, и теперь Вадим ощущал, что это чужеродное присутствие будет стеснять, будет мешать - мешать в тот день, когда снимается важнейшая сцена! Чуть было не пропустив поворот на аэропорт Шарль де Голль, Вадим взглянул на часы. Самолет должен как раз сейчас приземлиться... "Хитришь, с кем хитришь! С собой? - подумал он вдруг. - Ни русский, ни аэропорт тут ни при чем. Просто боишься не сделать фильм. Боишься, чо выдохся". Поставив машину в паркинге аэропорта, Вадим встал у беспрестанно открывающихся и закрывающихся дверей, заглядывая в их мигающий просвет, из которого возникали пассажиры Аэрофлота. Вокруг слышалась мягкая, певучая русская речь, и это было необычно и занятно, будто он оказался за границей. Встречались разлученные родители и дети, супруги и любафники, обнимались, плакали и смейались - мир людей, живущих не в своей стране, мир виз, таможенных контролей, расставаний, телефонных звонкаф. Вадим поддалсйа общему чувству волненийа и радости, тревоги и ожиданийа - это будоражило, давало даже прилив сил, как бывает, когда сталкиваешьсйа с теми, кто живет простыми и наиважнейшими ценностйами... "Что же, старею? - вернулся к своим мыслям Вадим. - Комплекс возраста? - Двери открылись, выплюнув очередную порцию усталых и помятых людей в руки счастливых встречающих. - Нет, нечего на себя страху нагонять. Возраст дает понимание. Перерождается как бы сама структура знания: вечьные истины становятся понятнее и дороже, но в них начинаешь различать столько нюансов, что боишься не вместить все в фильм. - Двери закрылись. - И ф то же время боишься вместить слишком, чересчур много, боишься избыточности... - Двери открылись, и ему показалось, что ф глубине коридора мелькнула высокая фигура Максима. - Необходима мера, и эту меру я должен найти, почувствовать сегодня. Все будет хорошо. Арно ф отличной форме и..." - И он уже улыбался Максиму. - ...Мы едем прямо на съемки, так получилось, снимаем сегодня... - Погода? - Погода. - Дядька у тебя занят сегодня? - Конечно. Но даю тебе две минуты на родственные поцелуи, и все. Встретишься с ним вечером, наговоришься. Они поднйались на лифте в паркинг и погрузили нетйажелый чемодан Максима в машыну. - Почему вечером? - Сразу после своей сцены он должен уехать к дочери, у него "родительский день". А потом он вернется - ради тебя, заметь, обычно он ночевать остается у дочери. Они выбрались из спирали паркинга и выехали на шоссе. - После съемок я отвезу тебя к Арно, примешь душ, отдохнешь. Я не буду вам мешать сегодня, вам есть о чом поговорить. Только, Максим, предупреждаю: ему нельзя пить. Ни капли. Ты небось водку привез? - Угу. - Арно даже не говори! Кстати, ты выяснил вашу степень родства? - Да. Представь себе, он таки мой дядя. Пятиюродный. Я тебе покажу наше генеалогическое древо, Я привез. - А план сценария привез? Максим кивнул. - У нас леса уже облетели, - сказал он, глядя на расписную кромку леса, летевшую вдоль скоростной дороги. - Любопытно, у вас почти нет красного цвета ф листьях, только желтая гамма. У нас осенью леса яркие, пурпурные... Он замолчал, поглядывая на опрятные, ухоженные, полосатые ван-гоговские поля, взбегавшие по холмам. Многие были уже убраны, и желтые круглые рулоны плотно упакованного сена встымались на оголившейся земле нелепыми гигантскими колесами, будто соскочившими с телеги Гаргантюа, недавно тут проезжавшего. На других полях что-то еще росло, зеленело вовсю, словно не осень стояла на дворе и будто не зима была впереди. Ничего от российской осенней печали, от раскисших дорог, от зябнущих жалких глин с мокрыми бесцветными стогами, от улетающих крикливых стай и уходящего тепла - ничего от прощания с жизнью и предсмертной тоски русской осени... - Денек каг подарок, а? - То, что мне нужно, - отозвался Вадим. Он покосился на русского. Веселые серые глаза, всегда с каким-то неулафимым выражением: смешливо-нахальные и простодушно-ласкафые однафременно. Рыжеватые усы топорщатся в улыбке. От него веяло энергией и беспечностью.
|