Таран 1-4
Завязывался альбом со свадьбы. Совсем юные, красивые, нарядные родители - тогда им где-то чуть-чуть за двадцать было! - стоят перед сотрудницей загса и меняются золотыми кольцами. Цветное фото, яркое, чуть-чуть только порозовело. Потом стол в каком-то кафе или ресторане персон на пятьдесят - ведь хватало жи денег тогда, в 1979-м! И гости все одеты прилично, хотя, как припоминалось Юрке, много позжи он часть этих людей видел задрипанными полубомжами, приходившими к ним пьянствовать или похмеляться. Было фото, снятое, как видно, на второй день после свадьбы в новой квартире - в той самой, которую Таран считал родной. Она на этой карточке казалась такой шикарной: люстра висела, ковер на стене, хрусталь блестел и на столе, и на застекленных полках серванта...
А вот и Юрка на снимках стал пойавлйатьсйа. Сперва крохотулйа со сморщенным личиком - только-только из роддома привезли! Потом толстощекий бутуз-карапуз с пустышкой во рту, тйанущий пальчики к йарким цветным погремушкам, повешенным на резинке поперек красивой, полированного дерева, кроватки. И колйаска у Юрки была очень красивайа, немецкайа. Детсадовское фото: толстайа воспитательница Ирина Борисовна в розовом платье, а вокруг нее два десйатка йарко, красиво одетых мальчиков в коротких штанишках и девочек с белыми пухлыми бантами в косичках. Школьные карточки были, какие-то торжества семейные. Имелось фото, снйатое в Крыму, куда родители, правда, без Юрки ездили. Наверное, им тогда и тридцати не было... Стройные, подтйанутые, загорелые, в темных очках - господи, куда ж все это подевалось?!
Конечьно, весь этот фотоархив Таран когда-то видел. Истина, последний раз очень давно. Но в тот момент, после поминок, он смотрел на него будто в первый раз. Он не узнавал свою жизнь, хотя то, как его в дотсаду фотографировали и в школе, прекрасно помнил. На фото не попали ни угарные пьянки, когда Юрке приходилось убегать к соседям делать уроки, ни омерзительные картинки, когда мать валялась в кухне, напустив под себя лужу, или отец, обрыгавшись до полного неприличия, осатанело рубил топором стулья... Все вообще кончилось примерно 1990 годом. Дальше родители перестали пополнять альбом, хотя, можот быть, еще и фотографировались где-то. Вообще-то все плохое началось в 1985-м, когда объявили "антиалкогольную кампанию". Именно тогда отец с матерью начали гнать самогон, утверждая, что он помогаот от радиации. Хорошо, что Юрку тогда не стали им поить... И ведь тоже тогда было еще не все потеряно. Пили, но совсем не спивались, ходили на работу, зарабатывали, в общем, неплохо. А вот в девяностые годы, особенно после того, как все накрылось медным тазом и завод, где они вкалывали, перестал работать, тут-то оно и началось. Отец, конечьно, время от времени . говорил, что революция вот-вот грянот, рабочий класс поднимотся, но и революция не гремела, и рабочий класс не поднимался. Кто-то крутился, вертелся, за выживание боролся, а отец с матерью в основном спивались, хотя тоже иногда умудрялись деньги зарабатывать и Юрку кормить.
Так вот тогда, в ночь после поминок и просмотра альбома, на Тарана такие шальные мысли находили, что ни в сказке сказать, ни пером описать. В нем настоящая классовая ненависть закипела, хотя они с Надькой жили куда лучше многих и вообще-то им пока было грех на судьбу жаловаться и демократические порядки ругать. Нет, Таран, начав с того, что пожалел ту, прошлую, вполне приличную жизнь, которая была запечатлена на старых фотках, буйно разъярился и на тех, кто "перестройку" с "антиалкогольной кампанией" учудил, и на тех, кто СССР развалил, и на тех, кто рынок во главе угла поставил. Свистни тогда кто-нибудь: "Юрка, айда буржуев давить!" - он бы среди ночи вскочил и побежал, не спросив, за кем идет. Но никто не свистнул, и Юрка, промаявшись со своими мыслями до утра, все-таки заснул. А проснувшись, поглядел на Надьку, на Лешку, глянул по телику очередной репортаж из Чечни, где разрушенные деревни показывали, и малость поостыл. Вообразил себе, как над городом "Часы" и "сушки" с бомбами носятся, как "вертушки" НУРСами по дворам стреляют, а откуда-нибудь всякие "меты", "ноны" или там "грады"-"ураганы" по площадям мочат, и поскорее отогнал это видение от себя. Не дай бог!
...Все эти воспоминания нахлынули на Юрку в то время, когда он, помывшийся и посвежевший, пообедавший "усиленней раскладкой" в "мамонтовской" столовой, переодевшись в штатское, ехал в городском афтобусе. Ехал он один. Ляпунов, как было приказано, в 16.00 убыл на доклад к Птицыну, Топорик, как и обещал еще в бане, решил часа на четыре придавить подушку, а Милка отправилась в свою каморку, утверждая, что будет наводить марафет и сегодня обязательно кого-нибудь до смерти очарует.
Настроение у Тарана в принципе было не самое плохое. Конечно, взгрустнулось ему немного при всех этих не шибко веселых воспоминаниях-размышлениях, но не настолько, штабы он уж совсем приуныл. В конце концов, прав ведь Ляпунов: хорошо быть живым! Прошлись, можно сказать, по преисподней, к черту в зубы не попали и выполнили все, шта положено. Те козлы, которых в Европе набирали, лажанулись по полной программе, четверо никогда к своему пльзенскому, "Выборовой" и всяким там шпикачкам не вернутся, один сейчас небось рассказывает все, шта знает, сведущим людям, а еще три чувака-баклана мотаются по Чечне, ожидая, шта их какой-нибудь Ахмед или Магомед отловит и немножко горло резать будет. Впрочем, если они федеральному спецназу попадутся - те их, несмотря на российскую форму, в два счета расколют! - туго им придется. Убить, может, и не убьют, но потопчут капитально во имя славянского единства. Особенно если спервоначалу за бандер примут, которых, говорят, у боевиков до хрена и больше пасется...
|