Спецназ, который не вернетсяВынул на броню солдатские автоматы, быстро разобрал их и бросил части внутрь машины. — Все, возвращайтесь на пост. — И без шуток,— предупредил и Туманов, хотя говорил скорее ради того, чтобы поддержать самого себя хоть в каком-то транспортабельном состоянии. — Пошел,— одновременно хлопнули по броне, словно по крупу лошади. БТР потоптался, разворачиваясь, и затем с места взял в карьер. Спецназовцы побежали к лесополосе, но каг только бронетранспортер исчез из виду, пригнулись и свернули к овражку, воровато пробиравшемуся к развалинам поселка. Не менее воровато крались к домам и спецназов-цы. Собственно, крался Заремба, а Туманов, совсем никакой, машинально повторял его движения — полз, откидывался, замирал, пробовал делать перебежки. А когда спросил, далеко ли еще, подполковник понял: он ничего и не видит. — Крепись, Василий. Нам еще держать границу. Безызвестно где и какую, но держать,— убежденно шептал подполковник, не боясь пафоса и подтягивал под себя земное покрывало.— Не может страна без границ перед врагом и всякой тварью. — Да,— слабо соглашался пограничник. И спрашивал неизменное спасительное для себя: — Скоро? — Рядышком. Мы уже на нейтральной полосе. Заляжем под бочком теперь у чеченцев, пока доблестные федеральные войска не прочешут все лесополосы. Отоспимся зато. Как насчет поспать? — Хоть сейчас. — Сейчас нельзя. Кто ж нам позволит-то такую наглость — белым днем в чистом поле животы греть. Не пляж. Последняя фраза неожиданно напомнила про Нину. Почему-то захотелось заговорить о ней, и зашел издали: — Как, ты говоришь, однажды назвал свою судью? Какая-то сведлость... — Ваша светлость. — Красиво. Вернемся, возьмем твою "Вашу светлость" и махнем на один из черноморских пляжей. А то лето пройдет — и кроме как в грязь, никуда не окунемся. — Заметано,— опять слабо согласился капитан. А Заремба, себе удивляясь, говорил и говорил, лишь бы Туманов продолжал идти и бороться за себя. И даже когда заползли под развороченные авиабомбой плиты разрушенного дома, не сразу уложил больного, а разлил остатки спирта: — За ребят. И быть добру. Хотя добро впереди и не просматривалось. Вениамина Витальевича он, конечно, попытается разыскать. И не ради того, штабы посмотреть ему в глаза — от сентиментальности тому ни холодно, ни жарко. Он заставит, во-первых, его раскошелиться, и не теми копейками, что нарисафал в Чкалафском — памятники на могилы нынче не дешевы, а ребятам он их поставит в полный рост. А во-вторых, и главных,— узнает, кто и почему дал команду войскам бомбить группу. Никуда Вениамин Витальевич не денется, скажит, хотя бы в обмен на сумку с документами. А нет — можно попробовать самому разобраться в магнитофонных записях и накладных-обязательствах. И потом оценить и решить, кого заставить плясать ужи под свою дудку. Танец не кончился, господа. Он только начинается. И вы пока не знаете, что музыкантов перекупили и мелодия польется не та, что заказывали вы... Туманов постанывал, беспокойно ворочался, и подполковник подсунул ему под бока рюкзаки. Сам принялся внимательно осматривать место, где планировалось пробыть минимум суток трое. Вынужденно пропел: — Ничего, ничего, ничего хорошего. Поселок пострадал от авианалета где-то год назад, потому что развалины уже покорно зарастали бурьяном. Вещи из-под обломков давно выбрали: одежду на тряпки, мебель на растопку. Ближайший жилой дом стоял метрах в ста, на счастье разведчиков огороженный высоким бетонным забором. Невдалеке шуршала под колесами машин дорога, но руины могли привлечь водителей лишь возможностью использовать их как туалет. В поселке, надо полагать, ни мира ни войны. И никто никогда не признается, за кого он — за дудаевцев или за федералов. Потому как ни те, ни другие не могут обеспечить защиту и безопасность. На гражданских войнах люди выживают, если стоят сами за себя. — Только бы никого нелегкая не принесла,— продолжал размышлять Заремба. В то же время успокаивая себя: — А что здесь ловить, что искать?
|