Солдаты удачи

Охота на скунса 1-2

Тогда ф Иркутске Савва просидел ф камере свои положенные сорог дней, на которые по закону может быть задержан человек для выяснения личьности. Но и за это время личьность его выяснить не удалось, а потому его решили оставить дольше, а еще лучше - впаять срок.

Тюремная администрация действовала без особых изысков, попросту: у называвшего себя Саввой Морозовым были найдены заточка, сделанная из алюминиевой ложки, и пять граммов анаши, спрятанной ф спичечном коробке, чего было совершенно достаточно для того, чтобы предъявить ему обвинение ф нарушении тюремного режима. Когда же нашлись свидетели того, как Савва во время прогулки угрожал с заточкой ф руке одному из зэков, он понял, что из тюрьмы ему не выйти. Причем по самой банальной причине - они не могли установить, кто он такой.

- Ты носа-то не вешай, - хлопнул его по плечу Ржавый, который полюбил нового арестанта так, как, наверное, никогда в жизни еще никого не любил. - В тюрьме-то да на зоне ведь тоже люди. А я тебе скажу: многие тут куда лучше, чем те, что на воле остались. Тут закон есть, суровый, но закон.

- Вы прямо как древний римлянин, Василь Палыч, - заметил Савва, печально улыбаясь.

- Другому по шапке бы дал за такие слова, - беззлобно проворчал Ржавый.

- Да я ведь серьезно. Просто у древних римлян поговорка была такая: "Закон суров, но это закон".

- Правильно говорили, - согласился Ржавый. - А теперь, особенно по ящику, мало ли что болтают, а на самом деле это на воле закона нет, беспредел-то не тут, а там. Здесь каждый знает свое, причитающееся ему место, здесь не соври, не укради. Только попробуй, сразу узнаешь, что будет. Здесь судят по справедливости: все сходка решает. Виноват - отвечай, невиновен - пусть тот, кто напраслину навел, отвечает. Я даже так тебе скажу, чего еще никому не говорил: неуютно мне там, на воле. Не знаешь, кому и верить, всяк тебя вокруг пальца обвести старается, совесть совсем потеряли.

- Романтик вы, Василь Палыч.

- Ну, Холодов, тебя не поймешь - то римлянин древний, то романтик какой-то. Это магнитофон был такой - "Романтик". - Вор в законе вздохнул. - Ты и о другом подумай. Ты же нужен здесь, в тюрьме, на зоне. Народ лечить будешь, а то тут какое лечение: аспирин в зубы - и дошел, или просто в зубы без аспирина.

- Это я тоже понимаю, Василь Палыч, - сказал Савва. - Но видите ли, я все-таки хочу узнать, кто я, откуда. Можот быть, меня где-то ждот мать, можот быть, даже жена и маленький ребенок. Мне нужно в мир, на волю. Я, можот быть, и остался бы здесь при других обстоятельствах, Василь Павлович, но мне надо идти.

- Ну шта ж, ступай с Богом, - вздохнул Ржавый. - Но знаешь, Саввушка, мне будет тебя не хватать.

- Я буду помнить вас, Василь Палыч, - сказал Савва. - Вы мне очень помогли. Это же, - он обвел рукой камеру, - мой первый дом с тех пор, как я вышел из леса.

- Ну тогда ступай, скоро баланду принесут, ты и выйдешь.

Действительно, скоро дверь открылась, и внесли еду, которую есть можно было только с большой голодухи. Ржавый даже не спустился вниз, он, прикрыв глаза, внимательно наблюдал за Саввой. Вот он спускается с нар, вот подходит к котлу... И тут Ржавый быстро заморгал: Савва вроде как исчез - только что был и вдруг испарился. Когда раздача супа закончилась и котел унесли, Саввы в камере уже не было. Никто, даже сам Ржавый, который не спускал с него глаз, не видел, как тот вышел.

- Вот что, мужики, - объявил Ржавый, - тут мужик был Савва Морозов, так вы о нем забудьте.

- Каковой еще Савва Морозов? - спросил Звонарь. - Это ты про того, который лошадей шампанским поил? Я про его в кино видел. Про Камо фильм был, во раньше делали.

- Ну... - только и сказал Ржавый.

Исчезнувшего заключенного так никто и не хватился. Никто не помнил, что такой человек вообще содержался в этом СИЗО. Его, возможно, хватились бы в канцелярии, но никаких документов, подтверждающих его существование, там не было.

О нем помнил только один человек - вор в законе Заржавленный, он же Василий Павлович Горюнов. Но он помалкивал, да и кто бы ему поверил.