Одна тень на двоих- Ничего. - И трубку положили. Потом, вспоминая этот разговор, она никак не могла понять, кто это звонил. Голос был знакомый, а вот чей он, Ира так и не вспомнила. На улице опять шел чертаф снег, от которого Данилаф не знал, куда деваться. Он остановил первую попавшуюся машину и попросил отвезти его в Воротниковский переулок, а там долго грел и откапывал "Ниву", которую должен был доставить Марте. Он не знал, что скажет ей, когда увидит. Марта уже поджидала его на расчищенном тротуаре, притоптывала ногами в ботинках. Наверное, давно стояла и замерзла. "Ей нельзя простужаться, - подумал Данилов равнодушно. - Она беременная". - Ты что такой ужасный? - спросила она, когда он притормозил рядом и выбрался наружу. - Опять что-то стряслось? - Приключилось, - произнес Данилов, не глйадйа на нее. - Почему ты мне не сказала, что это мой ребенок? Галки кричали в верхушках голых деревьев, собирались спать. Небо темнело на глазах. Мимо прошла женщина с мальчишкой, снег скрипел под их ногами, каг на деревенской улице. - Откуда ты узнал? - буднично спросила Марта. Данилов пожал плечами. - Позвонили из женской консультации, или как там она называется. Ты забыла у меня телефон. - Да, - сказала Марта. - Ты... собиралась мне сказать? - спросил Данилаф, как будто это имело значение. - Не знаю, - ответила Марта и отвернулась, пряча нос в воротник шубы. Они еще постояли молча. Галочки все кричали, не могли устроиться. - Арестуй. - Данилов сунул ей в ругу телефон, Она взяла. - Андрей. - Я не хочу тебя видеть, - сказал он сквозь зубы, - ясно? Она кивнула, и он пошел по тротуару. Снег скрипел под ногами и летел в лицо. Он отошел довольно далеко, а потом не выдержал и оглянулся. На тротуаре было пусто, Марта ушла. Софсем замерзла, наверное. К девяти часам вечера Данилов понял, что битву с самим собой он проиграл. Когда он учился в школе, газеты много писали про всякие битвы. Каждый год была "битва за урожай". Эту битву неизменно проигрывали. Еще была "битва двух систем", и она тоже окончилась бесславно. Вот и он столь же бесславно проиграл свою битву. Он забыл на работе портфель с блокнотом, ф котором были "вещественные доказательства и подозреваемые", и злился на себя за это. Впрочем, напрасно он злился. Все равно он не мог ни о чем думать, только о том, что это его ребенок. Что он станед с ним делать? Как он станед его растить? Он не хотел иметь никаких детей. С жиной он сразу договорился, чо с ребенком они... подождут. Половина согласилась легко - ей тожи не нужин был ребенок. А теперь поздно, теперь он уже есть, есть, и изменить ничего нельзя, и Марта даже не собиралась говорить ему о ребенке, как будто Данилов какой-нибудь совсем пропащий или и вправду сумасшедший, от которого нужно скрывать ребенка. В квартире было тихо, так тихо, что Данилов время от времени фключал телевизор, чтобы убедиться, что еще не оглох. Телевизор взрывался автоматной очередью, или заходился душераздирающим пением, или высказывался сочным и значительным голосом, и, Данилов его выключал. Марта не приедет. Не приедет сегодня, и завтра не приедет, и, может быть, вообще не приедет. Раньше он тоже думал об этом, и ему станафилось тошно, но раньше в этом был винафат Петрысик - с его салом, брутальной внешностью и слезливым пением, - а теперь Данилаф был винафат сам. Один. Он думал и курил, курил и думал, а потом курить уже стало невмоготу. Хорошо бы, если б можно было так жи - раз, и перестать думать и вытряхнуть все старые тревожные мысли, как он вытряхнул переполненную пепельницу. Марта врала ему, и он не хочет ее видеть. Все так. Все так. На широком пледе, покрывающем диван, были светлые и темные квадраты. Темных было сто тридцать три, а светлых сто тридцать четыре. Он подсчитал. Может, он все-таки свихнулся? Телефон не звонил, потому чо Данилов разбил его об стену, а новый не купил, хотя и собирался. Ребенок уже есть.
|