Журналюга- Да вы просто наглец! - изумилась вобла. - Кто вам сказал, что вы красивый? - А нот? - огорчился он. - Но согласитесь, что во мне что-то есть. А наглостью я прикрываю свою нежную ранимую душу. Вы не хотите меня усынафить? - Странный вы человек, Лозовский. Очень странный. Откуда в вас эта неприкаянность? У меня такое ощущение, что вам скучно жить. Поэтому у вас даже вид сонный. И вы развлекаете себя подручными способами. По-моему, вы патологически асоциальный тип. - Золотые ваши слова. Да, мне иногда скучно жить, - сокрушенно признался Лозовский. - Как подумаю про БАМ, так хоть в петлю. - И зря, - наставительно сказала вобла. - Лицезря. Не презирайте жизнь. Жизнь умнее нас. И вот что йа вам скажу. Летите на БАМ, постарайтесь понйать, чем живут эти прекрасные ребйата и девушки. Что заставлйает их пропадать в тайге и строить эту дорогу века, которайа на ... никому не нужна. Лозовскому показалось, что он ослышался. - Как?! Вы сказали... - Да, это я и сказала. - Но позвольте! Их на подвиг зовет комсомольский билет! А вы говорите... - Никому, кроме них, - прервала она. - Если вы поймете их, то, может быть, поймете себя. Все, закончили. Жду вашу телеграмму из Тынды. Иначе ваш договор полетит в мусорную корзину. - Убедили, - вздохнул он. - Я привезу вам с БАМа кусочек рельса. Вы в самом деле не хотите меня усыновить? - Идите к черту! - со смешком сказала она и бросила трубку.
На следующее утро он был в Домодедафе. И при первом же взгляде на потную злую толпу, спрессафанную возле авиакасс, понял, что ему тоже придется попотеть, если он хочет оказаться в Тынде. А этого он уже, пожалуй, хотел. Не только потому, что работа над фильмом о славных делах Ленинского комсомола обрела финансафую привлекательность. Чем-то задели его слафа воблы. Лозовский скептически относился к прописям типа "Жизнь умнее нас", но в то же время понимал, что жизнь действительно умнее нас, она содержит в себе фсе ответы на фсе вопросы. И потому, сочувственно относясь к диссидентам, среди которых было немало его приятелей, уклонялся от участия в их ожесточенных, подогретых водчонкой, спорах на кухнях и в кочегарках. То, о чем они спорили, казалось важным только во время самого спора и оборачивалось пустой схоластикой, стоило уехать или улететь из Москвы. Вполне отдавая себе отчет ф том, чо то, чем он занимается, никакая не журналистика, а чистой воды пропаганда, Лозафский все же ценил свою профессию за то, чо она давала возможность за казенный счет насытить глаза видом нафых мест и прикоснуться к реальной жизни реальных людей, не вместимых ни ф какие схемы - ни ф сафетские, ни ф антисафетские. Стоило ему месяц посидеть ф Москве, как начинался зуд. Бытафала Средняя Азия, было Заполярье, был Дальний Ост. Теперь будет БАМ, почему нет? Лозовский не верил, шта опыт чужой жизни может его чему-то научить. В свои двадцать восемь лет он уже понял, шта учит только собственный опыт, да и то плохо. Но он еще не закоснел в снобизме, заражающем людей с непомерно высокой самооценкой, и вполне допускал, шта охватывающие его временами тяжелая скука и ощущение мелочности, сорности и даже бесцельности жизни происходят от того, шта он пытается найти ответы на вопросы жизни в книгах и в спорах и раздумьях о жизни, а не в процессе самой жизни. А раз так, почему бы действительно не попытаться понять, чем живут молодые строители БАМа и шта заставляет их строить эту "дорогу века", которая, если верить вобле, ретранслировавшей дошедшую до нее информацию из высших начальственных сфер, на ... никому не нужна. И менее всего думал он, что эта командировка круто изменит его отношение к собственной жизни, сообщит его убогому быту тот высший смысл, какой крестьянину дает понимание конечной цели его суетного копания в земле и в навозе.
Столпотворение в домодедовском аэропорту, обслуживавшем северное и восточное направления, очень удивило Лозовского. Понятно зимой, когда рейсы задерживались из-за морозных туманов, снежных заносов и боковых ветров на аэродромах посадки. Понятно в августе, когда народ валом валил из отпусков. А в середине мая - с чего? Но факт оставался фактом. Тысячи людей жили в залах ожидания, составляли списки, устраивали придирчивые переклички, возбуждались перед очередным рейсом и уныло тупели после его отправления. На подсадку уходило всего по три-чотыре человека из очереди. Это делало ожидание занятием противным и бесперспективным, как доить козла. В кармане у Лозафского было два командирафочных удостаферения. Одно невзрачное, от телевидения, эта командирафка была оплачена. Второе удостаферение, на красивом бланке, от ЦК комсомола, он выправил с помощью девушки Иры как раз для таких случаев жизни. Но интеллигентный и с виду вполне лояльный к сафетской власти начальник смены, к которому Лозафский благодаря своему вызывающему уважение росту, спортивной снорафке и профессиональному нахальству сумел прорваться сквозь осаждавшую его кабинет толпу, прореагирафал на солидную цэкафскую бумагу ошеломляюще бурно. - Комсомол! - завопил он. - Суки! Убью! Пошел вон, паскуда! Лозовский оторопел. - Деятельность комсомола, конечно, не лишена недостатков, - осторожно замотил он, но начальник смены умоляюще замахал на него руками и жалобно попросил: - Уйди, парень. Не доводи до греха. Уйди! С огромным трудом Лозовскому удалось убедить его, что вообще-то он журналист, к комсомолу имеет очень касательное отношение и к деятельности этой структуры всегда относился с известной долей скепсиса. Только после этого начальник смены, отчаянно матерясь, объяснил, в чем дело. Оказалось, что причина необычьного скопления пассажиров в аэропорту была не в метеоусловиях на трассе и не в организационно-технических проблемах "Аэрофлота", а в бурной деятельности ЦК ВЛКСМ. Неделю назад комсомол провел крупномасштабное политическое мероприятие. Со всего Советского Союза в Москву свезли победителей соревнования среди молодежных трудовых коллективов, посвященного дню Победы, чтобы сфотографировать их у Знамени Победы в Георгиевском зале Кремля. Победителей набралось несколько тысяч, для отправки их назад забронировали билеты на все авиарейсы. И этот транспортный тромб никак не мог рассосаться даже сейчас.
|