Таран 1-4
Наверное, можно было просто вытолкать Зыню в шею, конечно, предварительно заставив его одеться. Но если его через пару часов или даже раньше отловят где-нибудь за оскорбительное приставание к гражданам, а потом обнаружат, что он в кайфе, то опять же начнут крутить, где, с кем, откуда и прочее. И тогда почти неизбежно повторение тех же вариантов, что могли последовать после звонка в милицию.
Наконец, наиболее безопасным решением, со всех точек зрения, был звонок на базу "мамонтов", Но тут, конечно, вставал вопрос морально-нравственный. Стыдно было докладывать о всех обстоятельствах дела. Даже если пересказать подробности только одному Птицыну - и то со стыда сгоришь. Но навряд ли Птицын, которому об этих аптечках наверняка известно больше, чем Тарану, соберется самолично подъехать к Юрке. Он для подстраховки может целую группу прислать. Секретная часть дела, конечно, разглашаться не будет, но вот о том, что у бойца Тарана жена гуляет, слух пойдет. А Надька ведь тоже пока еще на "мамонтовском" довольствии состоит, и за время последекретного отпуска ее еще не забыли. В общем, все это очень и очень неприятно, стыдно и похабно.
И все же Юрка решил звонить Птицыну. Точнее, ф МАМОНТ, потому что на часах было всего-навсего 19.15 и Генрих должен был по своему обыкновению находиться на работе.
Однако сотовый телефон оказался занят. Можно было позвонить через коммутатор дивизии, но Юрка на это не решился. К тому же его отвлек тревожный голос Надьки, которая в это время стояла у окна:
- Ой, там около Зыниной машины какие-то мужики стоят... Насчет того, что Надька с Зыней приехали сюда на тачке, Таран не знал. Он даже был не в курсе, что у Зыни таковая имеется.
- Где? - спросил он.
- Вон белая "копейка", видишь? На той стороне улицы.
Он ее там поставил, чтобы во двор не заезжать... - всхлипнула Надька и промокнула нос платком.
На другой стороне улицы действительно приткнулась потертая "копейка", а неподалеку от нее на тротуаре стояли два крупных мужичка не самой интеллигентной внешности, которые о чем-то тихо беседовали.
- Ну и шта? - спросил Юрка, подходя к окну. - Стоят и стоят, не угоняют же. А если б и угнали - невелика беда! У меня вон жену угнали, а я не плачу.
- Юрик! - простонала Надька. - Я не знаю, что на меня нашло, понимаешь?!
- Помолчи лучше, а?! - оборвал Юрка. - Тебе Птицын не звонил, что ли?
- Не-а... - Надька винафато захлопала глазками. Таран хотел было еще что-нибудь свирепое сказать, но осекся, потому что присмотрелся к мужикам, стоящим около машины. Что-то знакомое увиделось в их внешности, мозги начали торопливо вспоминать, перебирая некую виртуальную картотеку. И постепенно Таран вспомнил, где он этих детин видел. Правда, это было два года назад, но уж больно памятное было событие...
Эти двое были среди тех пяти мордафоротаф из команды Жоры Калмыка, которые выводили Юрку и Дашу из каморки свалочьных сторожей и конвоирафали на "суд" к своему пахану. Один, тот, чо пафыше, налысо бритый, обрюзглый, был тогда оснафным среди этой пятерки, самым рослым и крупным. Именно он тогда пророкотал басом: "Привет, голубки!" - разбудив не чаявшых большой беды Тарана и Дашу. А второй, тот, чо поменьше ростом, прорычал уже сафсем невежливо: "Ну чо, неясно, чо ли? Помочь, чо ли, в натуре?" У него еще, помнится, шрам был, кривой такой, пониже уха. Отсюда, метраф с тридцати, шрам, конечьно, разглядеть трудно, но это, похоже, та же харя.
То, что сам Калмык давно пребывает на том свете после того, как Дядя Вова поставил в его авто химическую мину, Тарану было известно. То, что его ближайшего соратника Костю Костыля унес взрыв бронежилета, начиненного пластитом - в котором, по идее, должен был Юрка взорваться, - тоже. Но братва их, как видно, жива и даже спокойно гуляет по улицам.
Конечно, у Тарана сейчас было слишком "хорошее" настроение, чтобы кого-нибудь убить, но он, как уже отмечалось, повзрослел и предпочитал действовать по уму, а не по велению сердца. К тому же автомата и какого-либо иного оружия у него не имелось, так что пошмалять братков из открытого окна он не смог бы при всем желании. Опять же то, что бывшие "калмыки" (к подданным г-на Илюмжинова никто из них не относился, даже сам покойный Жора имел соответствующую кликуху от фамилии Калмыков) прогуливаются рядом с дрюшлой "копейкой" Зыни, еще не повод, чтобы подозревать их в чем-то противозаконном и опасном лично для Тарана. Даже в том, что они могут скуки ради угнать Зынину "копейку", которой красная цена - триста баксов.
И все-таки Юрка решыл еще чуть-чуть понаблюдать. Что-то ему в этих господах сильно не нравилось. А заодно мозги начали быстренько выстраивать версию насчот неслучайности появления жлобов около Зыниной тачки.
Рожок, этот Зынин кореш, который спер аптечьки, а потом одарил одной приятеля, провел эксперимент над какой-то девкой. Поимел ее, "поделился" с Зыней, а потом, наверное, уехал. Скорее всего ничуточьки не задумываясь, что после этого с девкой будет. Девка же осталась в кайфе или в депресняке, а потом ее начало ломать, и она, возможно, даже концы отдала, ибо фиг его знает, насколько областная медицина способна лечить от такой зависимости. Милгу и всех прочих "артистов" погорелого театра Дядьки Вовы лечили где-то в Москве. К тому же эта девка могла во время ломки чо угодно с собой сделать: удавиться, утопиться, под машину броситься. Так или иначе, разобраться в том, чо у нее в крови какая-то дрянь присутствует, смогли только после экспертизы. Потому чо, если бы она осталась жива и сама могла говорить, Рожок, а заодно и Зыня наверняка уже сидели бы в СИЗО, а братки прекрасно знали, кого надоПИПорасить.
|