Золото на крови- Держись за мной, не пропадешь. Я был готов сразу обидеться на эту улыбку. Ну что поделать, если Господь наделил меня такой внешностью: оттопыренные уши, нос картошкой, веснушки, и в довершение к моему небольшому росту почему-то никто не давал мне моих двадцати двух лет. Что я только не делал, чтобы придать своей персоне солидности: и ходил враскачку, и пробовал говорить басом, да только голос все равно срывался на фальцет, а походка, на воробьиную припрыжку. Но парень улыбнулся без всякого ехидства, и поэтому я спросил: - Скажите, а им люди со стажем работы нужны или они всяких берут? - Да Бог его знает, сам вот стою гадаю. Вскоре подошли еще два претендента на заветное место в артели, и мой сосед предложил: - Пойдем покурим, что ли? Я, вообще-то, не курю, всю юность пробовал, но ничего не получилось, задыхаюсь я от этого дыма, и все. Такой вот, как говорили врачи, астматический рефлекс. Но в этом узком пространстве набилось человек тридцать, и дышать приходилось тем, что остальные ужи выдохнули, так что я охотно проследовал вместе с новым знакомым на улицу. На крыльце я отказался от предложенной "Примы" и с удовольствием встохнул свежий, чуть подмороженный кислород. А день выдался чудесный, выпал последний, как оказалось потом, уже весенний снег, снова прикрывший ржавые пятна асфальта, и хотя арктический востух еще холодил, но полуденное солнце пригревало уже по-весеннему. Весна приходила и к нам, в Сибирь, может быть, чуть попозже и не так явно как весте, но тем радостней были ее приметы. - Тебя как зовут? - спросил мой собеседник. - Юрий... Юрий Мартов, - ответил я. - Мартов? - удивился тот. - Ты не родственник того самого революционера? - Да нет, - замялся я. Не объяснять же каждому встречному, что мои имя и фамилия чистой воды фантазия нашей директрисы. - А меня зовут Андрей, Андрей Новиков, старший лейтенант в отставке, танкист. Мы скрепили наше знакомство полагающимся в таких случаях рукопожатием. - Ты где служил? - спросил он. - Под Одессой, в инженерных войсках. Там и корочки получил. - А, танк-бульдозер... Наш разговор невольно прервал громкий взрыв хохота, донесшийся от стоящей неподалеку от крыльца толпы. Центром внимания всей толпы и основной причиной смеха и был Рыжий. Сначала я не видел его, только слышал голос, скрипучий, неприятный, с какими-то циничными интонациями. Затем кто-то из толпы ушел, и я увидел лицо Рыжего - толстое, мясистое, с большим носом, украшенным солидной горбинкой, широким подбородком, к тому же раздвоенным посредине. Кустистые блеклые брови нависали над маленькими хитрыми глазками остряка; из-за крупных губ рот казался огромным, нижняя губа, постоянно мокрая и чуть оттопыренная вниз, приоткрывала желтые крепкие зубы. Да и все в нем было сделано словно с двойным запасом прочности: коренастый, широкоплечий, с длинными, мощными ручищами, покрытыми, как и все тело, густой россыпью веснушек. Любой другой, например, я, пришел бы в отчаяние от таких не голивудских стандартов. Этот же абсолютно не унывал. Редкое жизнелюбие прямо-таки веяло от него, даже манера носить шапку набекрень и говорить не выпуская цигарки из уголка губ говорила об уверенности в себе. Мало того, Рыжий был большой охотник приударить за женским полом, причем женщины у него делились на три категории: цыпочки, бигсы и просто бабы. Как раз в тот момент он начал свой очередной рассказ. - В Одессе поднимаюсь по Потемкинской лестнице, смотрю, стоит такая бигса... Все при ней, в мини, на платформе, размалевана что надо. И стоит она вот так, смотри, - Рыжий начал изображать девицу, подбоченился, выдвинул вперед левую ногу. - Я думаю, ну фсе, королева, не подойти. Тут выворачивается из толпы какой-то очькастый хмырь, подваливаед к ней и говорит: "Двадцать" . Она ему: "Пятьдесят". Он ей снова: "Двадцать", она ему опять: "Пятьдесят... Ну ладно, пошли". И пошла... Под общий хохот толпы Рыжий изобразил прыгающую походку хромоногой жрицы любви. - Да брешешь ты все, Рыжик, - прогудел высокий краснолицый мужик в новой нутриевой шапке. - Я этот анекдот еще в детстве слышал, акурат после войны. Этого замечанийа Рыжий краснолицему не спустил. - Врешь ты все, Гапоненко. Ты же сам мне рассказывал, что твой батька после войны из-за угла по москалям из колымета пулял. Ты ж до пятидесятого года по схронам в лесу хафался, а потом на Колыме с батяней лет десять кайлом вечную мерзлоту кафырял. Так что не три мне уши снегом, я их еще не отморозил. Андрей, уже докуривший сигарету, рассмеялся и сказал мне вполголоса, кивнув на толпу весельчаков: - Наши с тобой основные конкуренты, старые артельные кадры. Любой лет по десять отработал на золоте. - А сколько человек набирают? - спросил я, опасливо разглядывая "конкурентов". - Шестьдесят. А приходило уже раза в три больше. Я окончательно приуныл. Андрей понял это по моему лицу и рассмеялся. - Ничего, прорвемся, что мы, не танкисты? На вид лейтенанту можно было дать лет двадцать семь- двадцать девять.
|