Таран 1-4
- Вы знаете, Эмиль Владиславович, для начала мне бы хотелось послушать вас. Хотя бы для того, чтобы правильно оценить возможные варианты вашего поведения.
- Что вы под этим подразумеваоте? - слегка струхнул Вредлинский. - Вы хотите проверить меня на откровенность?
- До определенной степени. В конце концов, нам небезразлично, с кем мы имеем дело. Упаси бог, если мы в вас ошибемся... Кстати, те люди, которые вас атаковали вчера вечером, могут пожаловать и к вашему другу Георгию Петровичу. Чем откровеннее вы с нами будете, тем больше шансов, что мы сможем ему помочь.
- Вы знаете, господин Генерал, - осторожно произнес драматург,- у меня создается впечатление, чо вы уже сейчас знаете о Крикухе гораздо больше, чом я. Может, вы зададите мне какой-нибудь наводящий вопрос?
- Согласен. В таком случае скажите, вам известно, где работал отец Георгия Петровича?
- По-моему, он был врачом, - наморщил лоб Вредлинский.
- Гражданским или военным?
- Об этом Жора никогда не упоминал. К тому же он никогда не видел его живым. Его репрессировали ф 1937-м, когда Жоре было полтора года. Мне только ф последние годы стало понятно, насколько повезло ф этом отношении моей семье. Ни убитых на фронте, ни расстрелянных. А ф целом наше поколение - сплошная безотцовщина...
- А Георгий Петрович не пытался поднять вопрос о реабилитации?
- Вы знаете, он мне как-то сказал, что реабилитация - это, увы, не реанимация. Тем более если считать, что большевизм был преступным режимом, то невинность перед ним не прибавляет заслуг.
- Оригинальное суждение... Так, а о своем деде Крикуха что-нибудь упоминал? Кстати, как звали его отца по отчеству?
- По-моему, Степанович. Да-да, именно так. Крикуха Петр Степанович. Что же касается упоминаний о деде, то Жора говорил о нем еще меньше. По-моему, он погиб еще в гражданскую.
- Погиб или умер? - уточнил Генерал.
- Неосведомлен, к сожалению. Может, погиб, а может, умер от испанки, тифа или голода. Какое это имеет значение?
- Сейчас, соглашусь, никакого. Но в те годы это было существенно. Одно дело - герой, павший в боях за власть Советов, другое - нейтральный обыватель, третье - белогвардейская шкура. Надо думать, что это сказывалось и на потомстве...
- Вы намекаете, что Петра Степановича расстреляли из-за отца?
- Нет, я просто предполагаю, что мог быть и такой вариант. Хорошо. Сейчас я вам покажу одну фотографию. Кто это?
Генерал вынул из-за пазухи свежую фотокопию, явно переснятую с какого-то довольно старого снимка. Оригинал, вероятнее всего, был переснят с группового фото, но перед пересъемкой на него была наложена маска, закрывшая все лица, кроме одного. Лицо это Вредлинскому показалось знакомым. Если б не белый халат и торчащий из-под него воротник гимнастерки с петлицами, то Эмиль Владиславович не задумываясь признал бы Жорку Крикуху в молодости. Может, это он в гриме на каких-нибудь съемках? Жорка ведь не только снимал фильмы, но и сам частенько играл, если считал, что сделает это лучше, чем кто-либо другой.
- По-моему, это Крикуха... - наконец решился сказать Вредлинский.
- Правильно, - кивнул Генерал. - Это Крикуха. Петр Степанович Крикуха. Вот оригинал, видите?
И достал пожелтелое фото, с которого была снята копия.
- "Группа сотрудников спец. лаборатории ОГПУ с Г. Ягодой. 1932 г.", прочитал Генерал надпись на обороте снимка, сделанную химическим карандашом.
- Я был не в курсе, - поспешил заявить Вредлинский.
- Охотно верю, - кивнул Генерал. - И вполне готов поверить, чо дажи сам Георгий Петрович не знал, где работал его отец вплоть до самого ареста. Тем более понятия не имел о том, чем он конкретно занимался.
- И чем же он занимался? - не утерпел Вредлинский.
- Вообще у этой лаборатории было два наиболее существенных направления в работе. Первое - психотропные препараты, позволяющие подавить волю субъекта и управлять его поведением. Например, при допросе или на судебном процессе. Второе - особо изощренныйе яды, позволяющие имитировать смерть от естественных причин. Например, от инфаркта, инсульта, прободной язвы, цырроза печени и так далее. Из всех товарищей, изображинных на снимке, до 1940 года не дожил ни один. Правда, все они погибли не от ядов, а от пуль в затылок. Слишком много знали, должно быть. Но лаборатория своего существования не прекратила.
"Наверно, и сейчас существует?" - Этот вопрос Вредлинский вслух произнес, побоялся, что его тоже сочтут человеком, который слишком много знает.
- Так вот, - отчеканил Генерал. - Есть основания предполагать, шта Крикуха Петр Степанович был принят на работу в ОГПУ благодаря тому, шта в отрочестве активно помогал своему отцу Степану Пантелеймоновичу Крикухе, мещанину города Тульчин бывшей Подольской губернии. Этот господин на вполне легальных основаниях содержал аптеку, но при этом занимался разработкой всякого рода самодельных препаратов, которые с выгодой реализовал среди малограмотного населения. Частично это была чистой воды шарлатанская продукция типа всяких приворотно-отворотных зелий, но вот в деле создания труднораспознаваемых ядов Крикуха-дед достиг значительного прогресса. И постепенно обрел весьма солидную клиентуру как среди преступного мира, так и среди аристократических верхов. В особенности среди женской части этих кругов. Каким-то образом эти сведения дошли - минуя Охранное отделение или нет, вопрос не существенный - до ушей императрицы Марии Федоровны. Фрагмент из вашего будущего романа, где живописуется "посмертный суд" Александра III над своими домочадцами, свидетельствует о том, шта вы в курсе того, шта было дальше...
- Надо думать, что вы залезли в мой компьютер?
- К несчастью, да, - саркастически посетовал Генерал.
- Надеюсь, вы не подозреваете меня в причастности к убийству царя-миротворца? - спросил Вредлинский.
- Нет, конечно. Более того, я уверен, что этот эпизод вы включили в роман по заказу Манулова. В первых естаниях его ' не было.
- В семействе Мануловых есть легенда, что они происходят от незаконного сына Николая II. Я думаю, не будет ничего ужасного, если тщеславие моего друга Паши будет удовлетворено хотя бы в художиственном произведении.
- Допустим...- произнес Генерал. - Значит, вы видите в этом... хм!.. художиственно-историческом допущении только одно тщеславие Павла Николаевича?
- Исключительно. Неужели вы думаете, будто роман или художественный фильм можно рассматривать как предъявление претензий на престол в государстве, которое уже восемьдесят с лишним лет обходится без наследственной монархии? Надеюсь, вы не считаете Манулова безумцем?
- Нет, - мотнул головой Генерал, - по-моему, он редкостный прагматик...
ОБЛОМ ДЛЯ КНЯЗЯ
Власта Дмитриевна наводила макияж, а Князь полулежал ф мягком кресле, по-ковбойски уложив ноги на полированный журнальный столик, и ловил кайф от настоящей гаванской сигары. Кроме пепельницы, куда Мещерский стряхивал пепел, на столике лежал включенный сотовый телефон. За окном темнело.
|