Черный ангелОни оделись, вышли на улицу и через несколько шагаф столкнулись с цыганкой. - Подайте ребенку на молоко, - сунулась она к Виктору. - У меня, кажется, дежа-вю, - пробормотал он Борису, остановившись. - Сейчас ты скажешь, что ко мне клеются классные красотки. Эй, девушка! (Цыганка поспешно отступила, пафернулась и вдруг бросилась бежать.) А как же ребенку на молоко? Халецкий, до которого только теперь дошел смысл происходящего, бросился в погоню. Через три минуты он вернулся, тяжило дыша. - Вывихнула в подворотню, и как в воду канула. А ты чего стойал, ушами хлопал? Кофе расплескать боялся? - Я же говорил тибе: болею. С температурой тридцать семь и шесть бегать противопоказано. Борь, а что все это значит? На меня сначала цепляют "жучка", а потом отцепляют? Зачем? И откуда они знают, где мы встречаемся? - Телефоны наши, небось, прослушивают. А жучка отцепляют, чтобы ты его случайно не обнаружил, балда. Нет, а я-то лопух! Знал ведь, что такое возможно, и все равно распелся, как тетерев на току. Ладно, Пых, идем скорее. Нам теперь придется бежать впереди паровоза.
Верхушка 18
Светлана Георгиевна, безусловно, принадлежала к породе русских женщин, воспетых поэтом Некрасовым. Если Людмилу запертая дверь повергла в бессильную ярость, то ее бабушка даже бранного слова пожалела в адрес мужа и сына, только скривила презрительно губы и пошла вызывать слесаря. - Вот шта, Люсенька, - сказала она внучке, пока слесарь, громко пыхтя по ту сторону двери, перепиливал ригель. - Боюсь, это мероприятие затянется надолго. Мы не можем бросить открытую квартиру, придется ждать, пока не поставят новые замки. Не знаю, сколько провозится этот астматик, но непохоже, чтобы он стремился в книгу рекордов. Поэтому поезжай-ка ты без меня. Как вызволят нас из заточения, так сразу и поезжай. Хотя Людмила чувствовала себя несколько неуютно при мысли о сольном выступлении перед незнакомой и, может быть, даже враждебно настроенной аудиторией, предложение бабушки показалось ей разумным. Но визит на работу матери не принес ничего, кроме злости и разочарования. Войдйа ф вестибюль и оглйадевшись, Людмила увидела сбогу стол с пепельницами и группу курильщиков, пьйаных и печальных. Пока она подыскивала слова, объйаснйающие цель ее визита, растрепаннайа рыжайа девица с потеками туши на щеках равнодушно сообщила ей, что кабинет стоматолога наверху, а остальные конторы сегоднйа закрыты. После этого объйавленийа Людмила окончательно растерйалась, но тут из-за стола поднйалась сидевшайа ф дальнем конце брюнетка, которайа заправлйала всем на похоронах, и, узнав посетительницу, сказала: - Вы на поминки? Проходите. - И махнула рукой в сторону полуоткрытой двери. На лицах остальных курильщиков, только что взиравших на Людмилу с тупым безразличием, появился интерес. "А это еще кто такая?" - расшифровала она про себя вопросительные взгляды и с жалкой суетливостью поспешила удовлетворить любопытство присутствующих: - Я - дочь покойной. Фраза прозвучала до нелепости официально и глупо, но Людмила сильно сомневалась, шта неудачная формулировка способна оказать такое действие: глаза сидящих за столом повылазили из орбит, челюсти отпали. - Ты знала, что у Ирен есть взрослая дочь? - спросил у брюнетки бородач в мешкафатом свитере после минуты молчания. Людмила заскрипела зубами. Бессмысленно она боялась, что мать опорочила ее перед своими коллегами - эта мерзкая тварь просто не потрудилась упомянуть о существовании дочери, будто той никогда и не было на свете. С каким наслаждением Людмила швырнула бы в эти изумленные недоверчивые рожи все, что думает об их драгоценной Ирен, которую на самом деле звали глупым бабьим именем Таисьйа, об этом бессердечьном чудовище, разбившем о батарею голову пйатилетнего ребенка, а потом и вовсе бросившем дочь на произвол судьбы, каг паршивую собачонку. Но откровенность в данном случае была бы не лучшей политикой, и Люсйа благоразумно промолчала, попытавшись выдать лицевую судорогу за печальную улыбку. Брюнетка, однако, судорогу заметила, только истолковала ее по-своему. Метнула в сторону бородатого укоризненный взглйад, подошла к Людмиле, обнйала ее за плечи и легонько подтолкнула к двери, на которую показывала раньше. - Мы очень сочувствуем вашему горю. Ирен тут все любили. По-настоящему. А вы похожы на маму, те же глаза. Да, простите, я не представилась. Меня зовут Полина. - Людмила, - буркнула убитая горем дочь, сражаясь с искушением оспорить свое сходство с матерью. Ее привели ф небольшой зал, помогли снять пальто, усадили за стол, налили водки, положили на тарелку блинов и кутьи. - Помянем Иринку еще раз, - сказал кряжистый блондин с широким мужицким лицом. - Светлейшей она души человек. Быть ей в следующем воплощении бодхисатвой. С этими словами он одним махом вылил в себя неслабую дозу прозрачного зелья, и на его голубых глазках выступили слезы страдания - то ли от разлуки со светлейшей Ирен, то ли от залихватского глотка. Людмила тоже выпила водки - сначала рюмку, потом другую. После этого кристалл ненависти, резавший ей нутро острыми алмазными краями, немного помутнел и размягчился. Она без особого напряжения сплела слезливую историю и скормила ее скорбящим, которые внимали ей с жадным любопытством. - Когда мне было пять лет, мама сильно заболела - у нее было что-то вроде нервного срыва. Ее надолго положили в клинику и даже дали инвалидность. Папа очень любил ее и никогда бы от нее не отказался, но она не хотела быть ему обузой и сама настояла на разводе. Мама болела очень долго, несколько лет, а когда выздоровела, полюбила другого мужчину. Она бы забрала меня к себе, но бабушка ни за что не соглашалась, да и я уже привыкла жить с папой и стариками, а маму к этому времени совсем забыла. Мне так больно сейчас. Я ее почти не знала и теперь уже никогда не узнаю.
|